Неслучайность: как встретить Яна Фабра не только в музее

Читать в полной версии

Иногда случается, что влюбляешься в человека еще до знакомства с ним. Такое происходит как в жизни, так и в искусстве. Когда я впервые услышал имя Ян Фабр, то понял, что люблю этого художника. Какие-то смутные представления о его творчестве всплыли в моей голове, но по большому счету я о нем ничего не знал. Сдетонировало само имя: Ян. Фабр. Лапидарно. Загадочно. Мощно.

Некоторое время назад я оказался на родине художника — в Бельгии. На горе искусств в самом центре Брюсселя я ходил по разным музеям: смотрел старых фламандцев, местных импрессионистов, не-трубки и не-шляпы Магритта. А в одном из залов внезапно натолкнулся на скульптуры Фабра. Друг напротив друга стояли реальные и мифические животные с головой художника. На одной из стен висела растяжка с высказыванием Фабра: «Каждый день я смотрю на свое отражение в зеркале, чтобы запечатлеть его, но вижу при этом кого-то еще».

 

Художник намекал на то, что он, подобно Протею, меняет обличия и носит маски, что можно воспринимать почти буквально, если учесть, что Фабр еще и театральный режиссер. Затем я отправился в Антверпен (родной город художника), где обнаружил удивительный квартал — Зюренборг. Почти все образующие его здания построены в стиле ар-нуво — на крыше одного из них я разглядел крохотную фигуру. Долго приглядывался, но так и не мог понять, кого же туда усадила чья-то неведомая рука. Помог прохожий: он сказал, что на крыше находятся скульптура Хамфри Богарта, а соорудил ее Ян Фабр. Я обожаю Богарта, и в тот момент начал боготворить Фабра.

 

В октябре в Эрмитаже открылась огромная персональная выставка бельгийца. В ее преддверии журналистов позвали в поездку в Бельгию, главным сюжетом которой было знакомство с Фабром в его мастерской в Антверпене. Я тоже должен был поехать, но редакционные дела не позволили этого сделать. Я кусал локти, ломал стекло, как шоколад в руке, ибо я мог увидеть его, поговорить с ним, но упустил этот шанс. Рассказал о своем разочаровании приятелю, на что он философски заметил, что представятся и другие возможности. Я согласился, но, естественно, не поверил.

 

Чуть позже я узнал, что в рамках фестиваля «Территория» Фабр приедет в Москву. В «Гоголь-центре» состоялся public-talk с художником, на который я, конечно же, пошел. В подобных встречах всегда присутствует изрядная доля скуки, продиктованная самим форматом. Но в тот вечер ее не было вовсе (или, по крайней мере, не было для меня). Фабр, казалось, не старался произвести впечатление, но впечатление произвел космическое. Он рассказывал о старых мастерах, о своем франко-фламандском происхождении, но больше всего о безумном 24-часовом спектакле «Гора Олимп», который создавал два года.

«Работать со мной, — объяснял бельгиец, имея в виду актеров, — политический выбор». Эти слова были более чем убедительными, ведь перед нами сидел художник и режиссер, фанатично относящийся к искусству. Его одержимость творчеством можно было буквально потрогать. Он — фанатик, работающий к тому же в пограничной зоне: на территории современного искусства, перформанса и театра. Такими режиссерами, вероятно, были Станиславский, Гротовский, Брук, таков Анатолий Васильев, который после признания Фабра о том, что «он чувствует себя бельгийским мальчиком, писающим на зажженные французские снаряды», расплылся в улыбке, встал и зааплодировал.

 

Со встречи с Фабром в «Гоголе-центре» я вышел с одновременно легким и тяжелым сердцем: бельгиец окончательно в нем поселился, но я так с ним и не познакомился. Мы купили с друзьями коньяк, я пел Яну панегирики на все лады, потом предложил поехать в небезызвестный Noor Barсо словами: «Он сегодня будет там. Должны же ему показать хорошие московские вечеринки».

Друзья расхохотались, сказали, что я сбрендил, но согласились пропустить по паре коктейлей. Мы приехали. Я спустился в гардероб — там же, внизу, находятся туалеты с вечно живой очередью к ним. Первым в очереди стоял Ян Фабр. Я уже не помню, что точно ему говорил, вероятно, дежурные слова благодарности и восхищения — бельгиец был удивлен, но казался довольным. Очередь в туалет слушала мои восторги с подозрением-изумлением.

Моя мечта познакомиться с Фабром пусть и комичным образом, но сбылась. Теперь я планирую забраться на его «Гору Олимп», хотя билеты уже, кажется, распроданы даже на апрельские показы. И я, конечно, поеду в Питер, где сейчас проходит его выставка. В эти дни много пишут о возмущенных пользователях соцсетей, обвиняющих Фабра в том, что в его инсталляциях в Эрмитаже можно увидеть чучела умерших животных. Мол, позор жестокосердому бельгийцу. Этим милым людям стоило бы знать, что Фабр — внук знаменитого энтомолога — часто использует в своих работах эстетику животного мира. Собаки и кошки в его инсталляциях — бездомные животные, умершие на дорогах. Художник не в силах их реанимировать, но способен подарить им вторую жизнь — в искусстве. Смущает многих, я думаю, все-таки другое: в имперском Эрмитаже рядом с работами великих мастеров теперь находятся какие-то чучела. Вспоминаю, как на встрече в «Гоголь-центре» Фабр с упоением рассказывал о своих учителях — Босхе, Йордансе, Ван Эйке. Старые фламандцы — его боги. Под их пристальным взором он идет своим уникальным путем в искусстве. Ибо путь большого художника — препарировать отчаяние и обнаруживать красоту.