«День независимости»: вчера и сегодня американской жизни

Читать в полной версии

«День независимости» — самый известный роман Ричарда Форда, вторая книга из тетралогии про Фрэнка Баскомба (первая называется «Спортивный журналист»). Собственно, то произведение, благодаря которому Форд вошел в мировую литературную элиту. Роман про несколько дней из жизни бывшего спортивного журналиста, а теперь обычного разведенного риелтора с незадавшейся личной жизнью, сразу после выхода в 1995 году получил обе главные американские литературные награды — Пулитцеровскую и премию Фолкнера. Форд, кстати, до сих пор остается единственным автором, которому это удалось.

 

«День независимости» — глубокий философский роман об экзистенциальном страхе перед жизнью и о тех глубинных изменениях в обществе, которые едва заметно, но при этом непрерывно, тревожат каждого из нас. На первый взгляд в жизни Фрэнка почти ничего не происходит. Во время июньских выходных в честь Дня независимости он навещает бывшую жену, видится с проблемным старшим сыном, встречается с нынешней подружкой и показывает клиентам выставленные на продажу дома. Обычная жизнь вполне заурядного человека. Но Фрэнк не просто плывет по течению, а пытается разобраться в себе, постичь смысл своего существования, вписать себя в общую картину мира. Мастерство Форда в том, что из точного и порой слишком подробного описания каждодневной жизни получается вдумчивый, глубокий экзистенциальный роман. И, пожалуй, даже хорошо, что на русском языке «День независимости» выходит спустя 20 лет после написания. Голос Ричарда Форда, который с неподражаемой горькой иронией мастерски рисует портрет целого поколения, описывает смятение, страх и неуверенность среднего класса, теперь звучит еще отчетливее. У нынешних читателей еще больше оснований для рефлексии, еще меньше уверенности в целесообразности своих поступков. В мире, где каждый новый день дает еще больше оснований для тревог и сомнений, где все зыбко и нет никаких гарантий, литература становится тем самым страховочным тросом, на котором можно удержаться, балансируя над бездной. Ну или, в крайнем случае, повеситься.

«РБК Стиль» публикует отрывок из романа «День независимости» — об американском рынке недвижимости, на котором новый президент США Дональд Трамп сколотил свое состояние.

 

— Дом-то вы еще не видели.

Я оглядываюсь — Филлис, не дожидаясь дождя, забралась на заднее сиденье моей машины и смотрит на меня сквозь ветровое стекло. Она боится, что Джо уничтожит последний их шанс обзавестись приличным домом, — и, возможно, он так и сделает.

Крепкие, шумные струи теплого дождя вдруг начинают лупить по крыше машины. Порывы ветра резко усиливаются. Неудачный день для показа — нормальные люди домов в грозу не покупают.

Джо затягивается сигаретой, глубоко и театрально, затем со знанием дела выпускает из носа два султана дыма.

— Дом в Хаддаме? — спрашивает он (для него это главный вопрос).

Меня все еще одолевает недоумение по поводу уверенности Джо в том, что я считаю, будто у жизни есть какая-то цель. В другие времена я и вправду так думал, но одно из главных преимуществ Периода Бытования — это умение не позволять соображениям о наличии или отсутствии такой цели волновать тебя, каким бы идиотизмом это ни казалось.

— Нет, — отвечаю я, собираясь с мыслями, — не там. Дом в Пеннс-Неке.

— Понятно. — Уголки его рта, такого дурацкого в обрамлении половинной бородки, приподнимаются в темноте. — Пеннс-Нек. Я живу в Пеннс-Неке, штат Нью-Джерси. И что это значит?

— Не знаю, — отвечаю я. — Ничего, по-моему, если вам этого не хочется. (А вернее сказать, если того не хочет банк, или в вашем портфолио не затаилась зловещая глава 7*, или вас не ожидает приговор за тяжкое уголовное преступление, или вы не запаздывали множество раз с оплатой вашего «Тринитрона», или в вашем сердце не стоит искусственный клапан. Во всех этих случаях вам лучше вернуться в Вермонт.)

* Глава 7 Закона о банкротстве посвящена вопросам ликвидации предприятий-банкротов.

— Я показал вам кучу домов, Джо, — продолжаю я. — И все они вам не понравились. Не думаю, однако, что вы вправе сказать, будто я пытался навязать вам какой-то из них.

— То есть вы не лезете с советами, так? — Джо все еще сидит точно приклеенный к своему покойному креслу и явно чувствует себя в нем как на командном посту.

— Советы? Извольте, — говорю я. — Подыщите банк, который откроет вам ипотечный кредит. Проведите экспертизу фундамента. Не обещайте больше того, что сможете заплатить. Покупайте дешево, продавайте дорого. Остальное — не мое дело.

— Правильно. — И Джо ухмыляется. — Я знаю, у кого вы на жалованье.

— Вы всегда можете предложить на шесть процентов* меньше того, что у вас запрашивают. Это касается только вас. Мне все равно заплатят.

* Стандартная комиссия агентов по недвижимости в США.

Джо производит еще одну основательную затяжку.

— Знаете, я люблю видеть все сверху, — говорит он. Совершенно загадочная фраза.

— И отлично, — соглашаюсь я. Воздух за моей спиной быстро остывает от ливня, холодя мне спину и шею. Грозовой фронт уже проходит над нами. Меня с головой накрывает сладкий запах дождя. Над шоссе грохочет гром.

— Помните, что я сказал, когда в первый раз приехал сюда? 1— Что-то о включении в реальность. Больше я ничего не помню.

Я нетерпеливо вглядываюсь сквозь сумрак в его «вьетнамки» и майларовые шорты. Не тот наряд, в каком принято осматривать дома. Украдкой бросаю взгляд на часы. Половина десятого.

— Я решил, что становиться ничем больше не буду, — сообщает Джо. — Я еще не вылетел на обочину жизни, туда, где новых открытий ждать не приходится.

— Думаю, вы слишком строги к себе, Джо. Вы же не исследованиями плазмы занимаетесь, просто пытаетесь обзавестись домом. Знаете, по моему опыту, когда начинаешь думать, что ты остановился в развитии, тут-то оно и происходит — большими скачками.

Я действительно верю в это, несмотря на Период Бытования, и собираюсь передать мою веру сыну, если, конечно, смогу до него добраться, а сейчас это представляется мне маловероятным.

— Когда я развелся, Фрэнк, и начал лепить горшки в Ист-Берке, штат Вермонт, — Джо перекрещивает короткие ножки и с видом знающего, о чем он говорит, человека поудобнее устраивается в кресле, — то и самого туманного представления о том, что делаю, не имел. Понимаете? В сущности, от меня ничего не зависело. Хотя толк из моей затеи все же вышел. То же самое случилось, когда мы сошлись с Филлис, — в какой-то день мы просто наткнулись друг на друга. А теперь от меня кое-что зависит.

— Может быть, меньше, чем вам кажется, Джо.

— Не-а. На самом деле от меня зависит слишком многое. В том-то и беда.

— Я думаю, Джо, ваша уверенность в этом ошибочна. Вы слишком перенапрягались в последнее время.

— И все же, по-моему, я подошел здесь к самой грани чего-то нового. И это главное.

— Главное для чего? — спрашиваю я. — Знаете, мне кажется, дом Хаулайхена сможет заинтересовать вас. Хаулайхен — владелец той самой недвижимости в Пеннс-Неке.

— Я же не об этом.

Он ударяет волосатыми кулаками по пластмассовым подлокотникам. Возможно, Джо подошел к самой грани большого заблуждения — к стараниям увидеть в нужде добродетель. Это уже описано в наших руководствах: клиент вдруг начинает видеть все совершенно в новом свете и полагает, что если бы это случилось с ним немного раньше, он смог бы найти путь к превеликому счастью. Впрочем (и это, разумеется, самое нелепое), его невесть почему обуревает чувство, что путь этот еще открыт для него, что прошлое именно сейчас лишилось своего всегдашнего свойства. А именно необратимости. Как ни странно, подобные иллюзии обуревают лишь тех, кто пытается купить дом в диапазоне цен от низкой до средней, и как раз от этих людей остается ждать лишь одного — неприятностей.

Джо вдруг выскакивает из кресла и, шлепая «вьетнамками», попыхивая сигаретой, пересекает темный номер мотеля, заглядывает в ванную комнату, а затем возвращается к окну, чтобы, чуть раздвинув занавески, посмотреть на ожидающую в моей машине Филлис. После чего разворачивается, точно карликовая горилла в клетке, проходит мимо телевизора в ванную комнату и выглядывает сквозь жалюзи ее мутного окошка в лежащий за убогим мотелем проулок, посреди которого торчит синий грузовой прицеп, доверху набитый белыми полихлорвиниловыми трубами, коим Джо, сдается мне, должен придавать символическое значение. Наш с ним разговор начинает отдавать беседой террориста с заложником.

— Так о чем же вы, Джо? — спрашиваю я, понимая: ему, как и всякому столкнувшемуся с необходимостью выбора человеку, требуется некая санкция, какое-нибудь одобрение извне. Симпатичный дом, который будет ему по карману и в который он влюбится с первого взгляда, мог бы стать идеальной санкцией, знаком, что сообщество соседей признает его — в единственном смысле, в каком любое сообщество признает человека, — в финансовом (хотя из соображений тактичности это именуется родством душ).

— Да о том, Баскомб, — отвечает Джо, прислонясь к дверной ручке и глядя через ванную комнату на синий прицеп (зеркало, в котором он увидел себя, когда сидел на толчке, висит, скорее всего, рядом с дверью), — что мы не смогли за целых четыре месяца купить никакого клятого дома по одной-единственной причине: я не хочу его покупать. А причина этого в том, что я не хочу завязнуть в каком-то дерьмовом существовании, выбраться из которого мне удастся только покойником. Джо резко поворачивается ко мне — округлый, с волосатыми руками мясника и бородкой колдуна коротышка, слишком рано подошедший к краю пропасти, на дне которой лежит то, что осталось от его жизни, и потому не успевший понять, как ему жить дальше. Я рассчитывал отнюдь не на это, однако готов, как и каждый из нас, посочувствовать Джо, попавшему в положение столь неприятное.

— Это серьезное решение, Джо, — говорю я сочувственным, хочется верить, тоном. — Если вы покупаете дом, он становится вашим. Это уж наверняка.

— Собираетесь поставить на мне крест? Так, что ли? — спрашивает Джо с подловатой ухмылкой, говорящей, что он понял теперь, кто я такой — убогий кусок риелторского дерьма, интересующийся только продажными тварями. Возможно, Джо тешится идиллическими представлениями о том, как вел бы себя он сам, если бы был риелтором, какие сверхгениальные стратегии применил бы, чтобы добиться своего от хитрого, гораздого на выдумки крепкого орешка наподобие Джо Маркэма. Это еще один хорошо документированный признак: когда клиент начинает ставить себя на место риелтора, считайте, что сражение с ним наполовину выиграно.

Я, разумеется, хочу, чтобы Джо начиная с завтрашнего дня провел значительную часть, если не каждую минуту своих закатных лет в Пеннс-Неке, штат Нью-Джерси, не исключено также, что и сам он верит в такое вероятие. А значит, моя задача — не позволять ему сойти с намеченного мной пути, подстегивать «санкциями» pro tempore*, пока он не подпишет договор о купле-продаже, после чего я смогу навьючить на Джо остаток его жизни, обвязать груз ремнями и закрепить, как седло на брыкливой кобыле. Да только дело это непростое, потому что Джо сейчас одинок и испуган, хоть никто, кроме него, в том и не виноват. И стало быть, мне остается рассчитывать лишь на умение большинства людей не чувствовать, что их принуждают, если вы просто позволяете им отстаивать (как бы глупо они это ни делали) позицию прямо противоположную той, какую они занимают на самом деле. Еще один способ творить фикцию, гласящую, что все зависит от нас.

* До времени (лат.).

— Я не ставлю на вас крест, Джо, — отвечаю я, понимая, что спина моя неприятно отсыревает, и немного вдвигаясь в комнату. Дождь слегка приглушает шум машин на шоссе. — Я просто-напросто продаю дома так, как хотел бы, чтобы один из них продали мне. И если я буду лезть из кожи вон, до посинения показывая их вам, назначая встречи, проверяя то да се, а потом вы вдруг пойдете на попятный, я с готовностью назову ваше решение правильным, как только сам в это поверю.

— А сейчас вы в это верите? — Джо все еще ухмыляется, но уже не во весь рот. Он почувствовал под ногами почву более твердую, поскольку я снял перед ним мою риелторскую шляпу и позволил ему решать, что правильно, а что неправильно в более широкой сфере смыслов, которую он сможет затем послать куда подальше.

— Я со всей ясностью ощущаю ваше нежелание продолжать, Джо.

— Верно, — твердо объявляет Джо. — Если чувствуешь, что спускаешь свою жизнь в сортир, так зачем продолжать-то?

— Прежде чем вы покончите с этим, перед вами раскроется еще немало возможностей.

— Ага, — произносит Джо.

Я снова бросаю взгляд в сторону Филлис, в сторону грибовидных очертаний ее головы, неподвижной в окне моей машины. Стекло уже запотело от густых испарений ее тела.

— Все эти штуки даются так нелегко, — сообщает Джо и бросает окурок прямо в чашу унитаза, на которую он только что, вне всяких сомнений, ссылался.

— Если мы все-таки собираемся продолжить, лучше извлечь Филлис из машины, пока она там не задохнулась, — говорю я. — У меня на сегодня и другие дела намечены. Собираюсь съездить кое-куда с сыном, пусть отдохнет.

— Не знал, что у вас есть сын, — говорит Джо.

Разумеется. За эти четыре месяца он не задал мне ни одного вопроса о моей жизни — и правильно сделал, поскольку она его не касается.

— И дочь. Они живут в Коннектикуте, с матерью.

Я сооружаю дружескую улыбку, означающую: не лезь не в свое дело.

— Вот оно что.

— С вашего разрешения, я схожу за Филлис. Думаю, ей захочется поговорить с вами.

— Ладно, но прежде хотелось бы спросить кое о чем. — Джо скрещивает на груди короткие руки, снова прислоняется к дверной ручке и принимает вид куда более небрежный. (Он сорвался с крючка и имеет теперь роскошную возможность снова заглотнуть его по собственной свободной, неверно истолкованной воле.)

— Валяйте.

— Что, по-вашему, должно случиться с рынком недвижимости?

— В ближайшем будущем? Или в дальнем? — Я изображаю готовность дать мгновенный ответ.

— Ну, скажем, в ближайшем.

— В ближайшем. Более-менее ничего, я полагаю. Цены сейчас умеренные. Заимодавцы экономят. Думаю, так все лето и будет, а где-то около Дня труда коммунальные налоги возрастут на одну десятую, что-то вроде этого. Но конечно, если какой-то дорогой дом продают по цене сильно ниже рыночной, система подстраивается к этому за одну ночь и все мы получаем возможность повеселиться.

Джо смотрит на меня, притворяясь, будто обдумывает услышанное и подставляет собственные жизненно важные данные в некую новую мозаичную картинку. Хотя если он достаточно умен, то думает также о людоедских финансовых силах, грызущих и дробящих мир, в который он изъявил готовность вот-вот вернуться, — вместо того чтобы купить дом с условием выплаты денег в течение тридцати лет и укрыть свою небольшую семью за его надежными стенами.

— Понятно. — И он умудренно водит туда-сюда компактным ворсистым подбородком. — А каков ваш долгосрочный прогноз?

Я еще раз театрально оглядываюсь на Филлис, однако на сей раз не вижу ее. Не исключено, что она уже вышла на шоссе 1, решив отправиться автостопом в Балтимор.

— Долгосрочный хорош не настолько. Для вас то есть. После первого января цены скакнут вверх. Это наверняка. Коммунальные налоги последуют за ними. Ну и недвижимость в зоне Хаддама тоже не подешевеет. Приливная волна много лодок возносит.

Я ласково улыбаюсь ему. На самом деле Приливная волна возносит все лодки. Впрочем, то, что позволяет нам богатеть, всегда остается правильным.

Джо, я уверен в этом, целое утро размышлял о своих великих ошибках, связанных с браком, разводом, новым браком, данным Дот дозволением выйти за байкера, о том, стоило ли покидать место учителя тригонометрии в Аликиппе, и не лучше ли было поступить еще юношей в морскую пехоту, тогда он обладал бы сейчас и приличной пенсией, и ветеранским правом на ссуду. Все это естественная часть процесса старения, по ходу которого ты обнаруживаешь, что тебе и делать особенно нечего, и возможностей расклевывать собственную печень за то, что ты уже сделал, стало гораздо больше. Но Джо не желает и дальше совершать великие промахи, потому что всего лишь одним больше — и он пойдет ко дну. Да только он не отличает финика от фасоли, а это и есть как роковая ошибка, так и его потолок по части умственного развития.

— Я вот сейчас подумал, Фрэнк, — говорит он и оглядывается на жалюзи грязной ванной комнаты, словно услышав, как кто-то окликнул его по имени. Возможно, Джо удалось приблизиться к пониманию того, что он действительно думает. — Может быть, я нуждаюсь в новом взгляде на вещи.

— Может быть, вам следует, Джо, попробовать взглянуть на них так, точно вы находитесь среди них. Я всегда полагал, что если смотришь на вещи, как вы говорили, сверху, начинает казаться, будто все они — одного роста, а это затрудняет принятие решений. Одни вещи просто-напросто выше других. Или ниже. И я думаю еще кое-что.

— Что именно? — Брови Джо сходятся. Он изо всех сил пытается связать мою метафору о «точке обзора» с выпавшим на его долю неприятнейшим положением бездомного.

— Я и вправду думаю, что вам не помешает быстренько пройтись по дому в Пеннс-Неке. Вы все равно уже здесь. Филлис сидит в машине и до смерти боится, что вам не захочется взглянуть на него.

— Что вы обо мне думаете, Фрэнк? — спрашивает Джо.

Когда все идет вкривь и вкось, клиенты проникаются нетерпеливым желанием выяснить это, и только это. Хотя такое желание почти неизменно оказывается неискренним и в конечном счете бессмысленным, поскольку, едва дело улаживается, они возвращаются к мысли, что ты либо мошенник, либо идиот. Риелторство — бизнес, не подразумевающий дружеских отношений. Оно только кажется иным.

— Я, конечно, могу навредить себе этим, Джо, — говорю я, — но все же скажу: по-моему, пытаясь подыскать дом, вы сделали все, что было в ваших силах, вы строго придерживались ваших принципов и не поддавались тревоге так долго, как могли. Иными словами, вели себя как ответственный человек. И если дом в Пеннс-Неке хоть в чем-то отвечает вашим требованиям, я думаю, вам стоит сделать решительный шаг. Перестать медлить на берегу пруда и нырнуть.

— Да, но, с другой стороны, вам платят именно за то, чтобы вы так думали, — отвечает мне из ванной комнаты снова поугрюмевший Джо. — Ведь так?

Ну, к этому-то я готов:

— Так. И если мне удастся убедить вас потратить на этот дом сто пятьдесят тысяч, я смогу бросить работу и перебраться в Кицбюэль, а вы сможете прислать мне на Рождество бутылку доброго джина, потому что вам не придется отмораживать яйца в сарае, Соня не отстанет в школе от других детей, а Филлис не соберет гребаные документы для развода — и все это по причине того, что вы никак не могли решиться.

— Вас понял, — мрачно произносит Джо.

— Я, честно, не хочу вдаваться в это и дальше, — говорю я. Разумеется, дальше вдаваться некуда, не так уж она и сложна, реальность-то. — Я собираюсь свозить Филлис в Пеннс-Нек, Джо. Если дом ей понравится, мы вернемся за вами и вы сможете принять решение. Не понравится — я ее все равно назад привезу. И все будут довольны. А вы пока посидите здесь, глядя на вещи сверху.

Устремленный на меня взгляд Джо становится виноватым. — Хорошо, я поеду с вами. — Он буквально выпаливает это, сочтя, по-видимому, что чисто случайно натолкнулся на ту самую «санкцию», которую искал: все будут довольны, а ему не придется разыгрывать идиота. — Все равно же такой, на хер, путь проделал. Я поднимаю над головой влажную руку с оттопыренным большим пальцем и машу Филлис, по-прежнему сидящей, надеюсь, в моей машине.

Джо сгребает с туалетного столика мелочь, засовывает за пояс шортов пухлый бумажник.

— Вы с Филлис побродите по этому клятому дому, а я буду трусить за вами, как клятая дворняжка.

— Вы все еще смотрите сверху. — Я улыбаюсь ему через темный мотельный номер.

— А вы просто-напросто видите все из долбаной гущи вещей, только и всего, — говорит Джо, почесывая щетинистую лысеющую макушку и оглядывая номер с видом что-то забывшего человека. Понятия не имею, что он хотел сказать, и почти уверен — он и сам объяснить это не сможет. — Если бы я сейчас помер не сходя с места, вы просто продолжили бы обделывать ваши делишки.

— А что мне еще остается? — отвечаю я. — Хотя я жалел бы, что не продал вам дом. Уверяю вас. Потому что тогда вы могли бы, по крайней мере, помереть в своем доме, а не в «Сонной Лощине».

— Скажите это моей вдове, — говорит Джо Маркэм и проходит мимо меня в дверь, предоставляя мне захлопнуть ее и бежать к машине в слабой надежде не промокнуть до нитки. И ради чего все это? Да ради продаж.