Лотос, папирус, жасмин: Египет, который мы потеряли

Читать в полной версии

Как ни удивительно, тема Египта в современной парфюмерии — невозделанное поле, практически целина. Cоседу по региону, Марокко, гораздо больше повезло с маркетингом: у него есть свой «посланник бренда» — Серж Лютанс, который воспел любимую страну в десятке парфюмерных композиций (см. Chergui — сухой, жаркий и пыльный запах сирокко, дующего из Сахары, Ambre Sultan — травянистая амбра с базара в Марракеше, Bois Oriental — посвящение атласскому кедру и так далее). На сайте The Perfumed Court, промышляющем парфюмерией на разлив, я постоянно заказываю тематические подборки «отливантов» — какое-нибудь «Путешествие в Китай», которое благоухает зеленым чаем и османтусом, или в Россию (чай, водка, шампанское, повторить), или в тот же Марокко.

 

Но Египет мне не предлагают, потому собирать особенно не из чего. При этом нас по-прежнему, судя по кассовым сборам всех «Мумий», завораживает его предметный мир: иероглифы, скарабеи, ванны из ослиного молока, которые принимала Клеопатра, и крошечный бальзамированный котик в Пушкинском музее — даже школьные уроки истории не вытравили любопытство ко всему вышеперечисленному.

Периодически интерес к Египту обостряется. Случалось это в начале XIX века, сразу после Египетской кампании Наполеона. И еще раз спустя восемьдесят лет: в окрестностях Луксора нашли великолепный храм царицы Хатшепсут. И снова — в 1922 году, когда Говард Картер совершил самое значительное открытие в истории египтологии, обнаружив нетронутую гробницу Тутанхамона. Всплеск «тутмании» (от англ. Tut, Тутанхамон — так британские журналисты назвали повальное увлечение всем египетским) в 1920-х был самым значительным — возможно, потому, что затейливая геометрия Древнего Египта отлично вписалась в ар-деко, главный стиль десятилетия. В коллекциях кутюрье Поля Пуаре и Мариано Фортуни поселились скарабеи и цветы папируса, самой модной стрижкой стало так называемое «египетское каре», а каждый второй кинотеатр, который строился тогда в США, походил на дворцовый комплекс эпохи Нового царства. По касательной египтомания задела и ароматный мир: определенным успехом пользовались духи Scarabée дома L.T. Piver и вышло несколько неизбежных «Нефертити» и «Клеопатр». Но все, кому хотелоcь припасть к истокам, ехали в Каир, где жил и работал король египетской парфюмерии Ахмед Солиман. На базаре Хан аль-Халили его магазин был единственным, в котором нельзя было торговаться — об этом американского и европейского читателя предупреждали многочисленные журналы мод, пекущиеся, помимо прочего, и о правилах хорошего тона. «Цветок Сахары», «Секрет пустыни», и «Королеву Египта» следовало покупать без оглядки на цену, как соболей на Пятой авеню.

 

«Википедия» сообщает, что последний раз египтомания накрыла мир в конце прошлого века, когда во дворе Лувра установили стеклянную пирамиду. Очень смелое утверждение: мне кажется, даже песня «Walk Like An Egyptian» подняла бóльшую волну в те же годы. Но именно во Франции — правда, двадцатью годами позже — произошло событие, которое действительно могло бы запустить египетский тренд, во всяком случае в парфюмерии. Жан-Клод Эллена, первый штатный парфюмер за всю историю Hermès, сделал Un Jardin sur le Nil — аромат, посвященный нильским садам Асуана.

Бывший парфюмерный критик The New York Times Чендлер Берр написал целую книгу о том, как Эллена вывезли в Египет вместе со всей управляющей верхушкой Hermès — это был действительно важный, знаковый для дома проект — и заставили бродить по островам в поисках вдохновения. Эллена, к сожалению, не пошел тем же путем, который наверняка выбрал бы Лютанс, задумай он сделать «египетский» аромат. Парфюмер Hermès не мог запустить руки по локоть в жгучие пряности египетских базаров, с головой нырнуть в охапки грубых кож и крепко вдохнуть тысячелетней асуанской пыли: компания хотела парфюмерный манифест — прозрачный, современный, максимально удобный в носке. Но Египет, весь пронизанный древними гробницами, как ком лесной земли — бледными, не видевшими солнца корнями, другой: неуютный, хтонический, непроницаемый, как порошок мгновенной тьмы из «Гарри Поттера». Нельзя сказать, что зеленый и водяной Un Jardin sur le Nil cовсем не удался: он, к слову, и десять лет спустя продолжает делать хорошую кассу. Но это не Египет.

Считается, что первыми в истории парфюмерами были древнеегипетские жрецы, которые смешивали сок, мякоть фруктов, пряности, древесные смолы и масла и делали благовония и ароматные мази. Позже именно египтяне вывели парфюмерию из сферы религиозных ритуалов в область личной гигиены и удовольствия: царица Хатшепсут, например, так любила мирру, что отправила целый флот кораблей в Пунт (современный Сомали) за ее саженцами, которые потом были высажены в ее дворце. На фресках головы знатных египтян часто увенчаны небольшими золотистыми конусами, сделанными, вероятно, из воска или животного жира, смешанного с благовониями, — в ходе праздника такой конус медленно таял, придавая волосам своего владельца тяжелый, глубокий аромат.

 

Только однажды я нашла аромат, который явно был сделан с любовью к черной и жирной нильской грязи, к древнему праху и мрачным божествам с собачьей головой — Anubis английской нишевой марки Papillon Artisan Perfumes. Но маленький и гордый Papillon — не Hermès и никогда не поднимет волны. Разве что легкую рябь на поверхности Нила.