Жизнь других: 4 биографии великих, которые стоит прочесть

Читать в полной версии

Питер Акройд «Хичкок» Издательство «КоЛибри»

Из 80 лет жизни великого режиссера, 55 художественных фильмов, 20 телеработ и множества дневников, записок, статей и даже книг талантливый писатель и опытный биограф Питер Акройд сделал глубокую и вместе с тем компактную (всего 250 страниц) книгу о том, как сын зеленщика из пригорода Лондона стал легендой мирового кинематографа. С отстраненной скрупулезностью исследователя и виртуозным мастерством хирурга от литературы Акройд отсек все лишнее, избегая пафоса, ложных обвинений и чрезмерного восхищения.

Альфред Хичкок в детстве был нелюдимым толстым мальчишкой, снедаемым тревогой. Он замышлял великие путешествия, втыкая в карту на стене спальни маленькие флажки, и до конца жизни держал у себя на столе расписание европейских железных дорог. Он умел подмечать трагикомическое во всем и гордился своим мрачным юмором. Акройд фиксирует обстоятельства, анализирует повторяющиеся мотивы, внимательно смотрит фильмы. Он не оставляет без внимания знаменитые розыгрыши Хичкока или странные привычки — выпив чай, бросать чашку через плечо и ждать, пока она разобьется (режиссер говорил, что это «хорошо для нервов. Снимает напряжение. Гораздо лучше, чем ругать актеров»). Но для Акройда все эти странности лишь штрихи к портрету, он видит в Хичкоке расчетливого прагматика, который тонко чувствует зрителя и умеет работать. Питер Акройд подтверждает свои наблюдения цитатами, выбирая их очень тщательно и не перегружая текст фрагментами писем или интервью, чем часто грешат биографы. Он не приписывает своему герою ничего лишнего, как французские теоретики кино, и приводит очень показательный эпизод: «Внучка Хичкока, изучавшая курс кинематографии в школе, спросила его об одном из фильмов: "Ты это имел в виду в той сцене? Нам так говорили". Хичкок закатил глаза: "Откуда они все это взяли?"». В другой раз он помогал внучке написать эссе об одном из своих самых любимых фильмов «Тень сомнения». Она получила тройку. «Извини, — сказал он. — Лучше я не могу»».

При жизни Альфред Хичкок внимательно следил за тем, как выглядит в глазах окружающих, привлекая внимание к тщательно отобранным фактам и умалчивая об остальном. А Питер Акройд, используя любимый инструмент режиссера — свет и тень, смещает фокус с известного и очевидного на скрытое и важное.  

Эндрю Уилсон «Alexander McQueen. Кровь под кожей» Издательство «Центрполиграф» Книга выйдет на русском языке в начале октября 2016 года «Эта книга разобьет вам сердце, — пишет The Telegraph. — Откровенный взгляд на жизнь дизайнера и ту цену, которую он заплатил за свои талантливые работы». И пожалуй, это так. Биографию Ли Александра Маккуина, одного из самых известных и скандальных британских модельеров, гениального хулигана и enfant terrible мира моды, Эндрю Уилсон написал при поддержке семьи и близких друзей дизайнера. Откровенные ответы на неудобные и даже жесткие вопросы делают эту книгу особенной. Ведь про то, как сын таксиста, называвший себя «треплом из Ист-Энда», благодаря таланту и чутью стал всемирно известным дизайнером и основателем мультимиллионного бренда, писали и прошлые биографы Маккуина. Но Уилсон знает достаточно, чтобы объяснить мрачные и вызывающие показы командора ордена Британской империи еще более мрачными и скандальными обстоятельствами его жизни. Близкие Маккуину люди рассказали о надломленном, потерянном, толстом мальчике с торчащими зубами, который тем не менее уже в детстве был для старших сестер консультантом по стилю. О подростке, который в 16 лет влюбился в приятеля, а потом так испугался постыдного чувства, что отстегал себя по ногам ремнем. О вундеркинде, вроде Эдварда Руки-ножницы, который «мог взять кусок ткани и, несколько раз щелкнув ножницами, превратить его в сказочное пальто, куртку или платье». О нежном сыне, так привязанном к матери, что его самым большим страхом было умереть раньше нее. О сыне, который покончил с собой накануне ее похорон.

Маккуин вел себя так, словно он рок-звезда, а не дизайнер, но при этом был очень робким и ранимым и всю жизнь боролся с собственными демонами, доказывает Уилсон. Он до последнего дня страдал от неуверенности в себе, и даже многочисленные награды и похвалы самых авторитетных экспертов не повлияли на его самооценку. Сестра Маккуина Джанет рассказала биографу о возможной причине: в девять лет «с Ли произошло событие, оказавшее большое влияние на всю его дальнейшую жизнь» — над ним надругался ее первый муж. Александр признался в этом сестре гораздо позже, за четыре года до смерти, но друзья говорят, что «Ли часто упоминал, прямо или косвенно, о сексуальном насилии» и было ясно, как сильна над ним власть прошлого.

«На правом предплечье у Маккуина была татуировка — слова Елены из шекспировского «Сна в летнюю ночь»: «Разум — вот глаза любви». Она же выбита теперь на его надгробном камне. Уилсон считает, эта цитата — ключ к пониманию как человека Ли Маккуина, так и «звездного» модельера Александра Маккуина» — он был уверен, что «только любовь обладает властью преображать нечто уродливое в нечто красивое».  

Алекс Данчев «Сезанн. Жизнь» Издательство «Азбука» По способу подачи материала биография Сезанна, написанная профессором Ноттингемского университета, искусствоведом и сотрудником лондонской галереи Tate Алексом Данчевым — синтез двух предыдущих книг. Поль Сезанн стал легендой еще при жизни. Уже после парижского триумфа 1904 года к фактам его биографии щедро примешивались мифы, догадки и трактовки. И Алекс Данчев так же, как Питер Акройд, взялся выбрать факты из моря информации, газетной шумихи, сплетен и легенд. Для этого он, как и Эндрю Уилсон, «дал слово» самому художнику и людям из его окружения — друзьям, врагам, наставникам и последователям. Биограф сопоставляет слова тех, кто понимал значение живописи Сезанна и масштаб его дарования: Матисса, Гогена, Пикассо, Модильяни, Рильке, Беккета, Хайдеггера. Пожалуй, у него не получилась такая компактная и элегантная история, как у Акройда. Данчев не сумел оставить собственную творческую лабораторию за пределами текста. Видно, как он собирает материал, изучает и сопоставляет источники, анализирует работы прошлых биографов Сезанна. Двойственность трактовок иногда мешает, но зато дает ощущение причастности. Читая, не просто узнаешь подробности жизни одного из главных художников XX века, а собираешь сложную мозаику, оценивая факты и примеряя их так и этак.

Искусствовед Данчев много внимания уделяет окружению Сезанна, а круг друзей художника был таким, что из его биографии получается история европейского искусства ХХ века. Человек, которого не допустили даже к вступительным экзаменам в Национальную школу изящных искусств, который только в 35 лет сумел продать свою картину стороннему покупателю и постоянно воевал с деспотичным отцом, объявившим 47-летнего Сезанна «неудачником sans profession, без профессии», «в среде собратьев-художников вызывал восторженный интерес». На том самом триумфальном Осеннем салоне в 1904 году в Париже именно они стали первыми коллекционерами его работ. «Четырнадцать картин приобрел Моне; три из них он повесил у себя в спальне. Писсарро приобрел двадцать одну. Гоген, отправляясь в соседний ресторан, то и дело прихватывал с собой одного из своих любимых "сезаннов" и часами разглагольствовал об изумительных достоинствах картины. Все они пытались проникнуть в тайны его мастерства. "И как это ему удается? — недоумевал Ренуар. — Один-другой мазок — и уже вещь!"». Анри Матисс приобрел своего первого «сезанна» в пору крайней нужды, и «Три купальщицы» стали для него талисманом. «В течение тридцати семи лет он в одиночку молился на эту картину, — пишет Данчев, — расставшись с нею только в 1936 году, когда любовно преподнес ее в дар Пти-Пале».

Разумеется, Данчев пишет не только о Сезанне-художнике. В объемном томе есть и школяр Поль, негодник и задира, со своим закадычным другом Эмилем Золя, и Сезанн-сын, который «в кругу семьи чувствовал себя как в клетке», и Сезанн-муж, который долго скрывал молодую жену и маленького сына от деспотичного отца. И все-таки для искусствоведа Данчева важнее не жизнь, а живопись Сезанна, которую он помогает лучше узнать и понять.  

Аннабел Фарджен. «Приключения русского художника. Биография Бориса Анрепа» Издательство Corpus Мне голос был. Он звал утешно, Он говорил: «Иди сюда, Оставь свой край глухой и грешный, Оставь Россию навсегда».

В посвящении Ахматовой — имя Бориса Анрепа, русского художника-монументалиста, чьи мозаики украшают теперь лондонскую Национальную галерею, Вестминстерский собор, Королевскую военную академию и другие английские здания. 31-летний Борис Анреп познакомился с 25-летней Ахматовой в 1914 году, и в течение двух лет, до его отъезда в Великобританию, они часто встречались — Ахматова посвятила ему более тридцати стихотворений. Об этом знакомстве двух талантливых молодых людей, которые «сразу же почувствовали взаимную симпатию, смешанную в случае Бориса с благоговением» пишет не просто биограф, а невестка Бориса Анрепа — жена его сына Игоря Аннабел Фарджен. «Как же могло случиться, что единственный его сын женился на девушке не просто литературно одаренной, но еще и специально выучившей русский язык, чтобы разобраться в хитросплетениях судьбы своего свекра?..», — писала в рецензии на первое издание этой книги Алла Марченко. Случай, счастливый случай. Фарджен и так увлекалась русской литературой и культурой, а тут большой личный архив, богатая родословная, интересный и общительный герой. Аннабель собрала материалы и фотографии, задала множество вопросов и написала историю о русском художнике, начиная с детства его отца, авторитетного судебного эксперта, профессора судебной медицины Василия Анрепа.

Биограф из Аннабель Фарджен получился трепетный — все значимые письма, воспоминания, дневниковые записи она приводит целиком, не решаясь править. Правда, как женщина и как журналист, максимум внимания уделяет любовным треугольникам, сердечным авантюрам своего героя и моментам его творческого триумфа. Скажем, полностью публикует длинное дружественное письмо первой жены Анрепа Юнии Хитрово ко второй, Хелен Мэйтленд. Невозможно представить, что биограф-мужчина поступил бы так же. Тем не менее из всех этих писем, домашних подробностей, искреннего интереса Фарджен к семье свекра, его судьбе и ко всему русскому, складывается интересная история дореволюционной и послереволюционной России и определенного круга эмигрантов первой волны. Анну Ахматову Борис Анреп не забыл — с середины 20-х годов художник работал над мраморной мозаикой в вестибюле лондонской Национальной галереи. На ней он воссоздал узнаваемые лица своих современников: у музы истории Клио черты Вирджинии Вулф, в Мельпомене легко узнать Грету Гарбо, у гордого орла лицо Уинстона Черчилля. А на центральном медальоне «Сострадание» (1952 года) — блокадный Ленинград и лежащая на земле Ахматова, над которой распростер свои крылья ангел-хранитель.