«Балет — не музейная древность, а непрерывно эволюционирующее искусство»

Читать в полной версии

— Борис Яковлевич, ваш театр последние пару лет каждый сезон «выдает» по премьере. В прошлом году это был «Up & Down» по Фицджеральду, сейчас — «Чайковский. PRO et CONTRA». Как вы выбираете тему новой постановки?

— Не столько я выбираю темы спектаклей, сколько они выбирают меня. Рождение замысла постановки можно сравнить с озарением, вспышкой, прорывом на новый, неизведанный уровень. Но чтобы крикнуть «Эврика!», нужно пройти серьезный подготовительный период, накопить достаточно информации. Во мне, как правило, вызревает сразу несколько идей. Почему в итоге ты останавливаешься на какой-то одной из них? Зачастую я сам не могу ответить на подобный вопрос. Это мистический момент. А еще — невероятно ответственный. Ведь определить тему нового балета значит выбрать ту тематическую, эмоциональную и художественную среду, в которой ты будешь существовать как минимум весь ближайший год. Решиться прожить это время рядом с Роденом или Чайковским довольно непросто.

— В одном из интервью вы рассказывали, что хотели поставить балет о жизни Фрейда, но по ряду причин эта задумка так и не была реализована. А к истории кого из известных личностей вы бы хотели обратиться вслед за Чайковским?

— Я не ставил перед собой задачу создать балетную ЖЗЛ. Я обращаюсь к биографиям только тех художников и исторических деятелей, которые близки мне самому. Погружаясь в творческий и психический мир этих людей, я стремлюсь открыть новые грани их личностей. Никогда не знаю, кому будет посвящен мой следующий балет. Возможно, я пойду неожиданным путем и решу поставить спектакль для детей. Всегда интересно удивлять зрителя и самого себя.

 

— Нет ли у вас желания сделать постановку о злободневных вещах, которые сегодня волнуют наше общество? Или театр все же должен быть в стороне от политики?

— Злободневность не сводится исключительно к политической тематике, это несколько упрощенный взгляд на вещи. Ни один из моих спектаклей не является политическим манифестом — такой жанр мне малоинтересен. И в то же время они затрагивают острые вопросы современности, болевые точки нашей социальной жизни. Возьмите балет «Up & Down» по роману «Ночь нежна» Фицджеральда. В нем мы размышляем о тотальной власти денег и разрушительных инстинктов, об опасности компромисса с миром соблазнов и измены своей внутренней сущности. Разве подобные темы не волнуют сегодня людей? Таких примеров в нашем репертуаре немало. Балетное искусство способно передать нерв времени не менее точно, нежели кино или литература.

— Экономический кризис как-то сказался на вашем театре?

— Ритм нашей жизни никак не изменился: труппа продолжает интенсивно гастролировать по России, а также по странам Европы, Америки и Азии. Другое дело, что подготовка туров значительно осложнилась. Перелеты труппы, перевоз декораций, костюмов и сценического оборудования, аренда площадок, реклама — на все нужен большой бюджет. Мы не contemporary-компания, показывающая свои постановки на фоне куска черной ткани. Каждый наш спектакль — масштабное, многоуровневое театральное зрелище со сложным и современным сценографическим оформлением. Представляя свой репертуар в разных уголках мира, мы не имеем права терять качество. Государство, как и прежде, выполняет перед театром все финансовые обязательства. А вот некоторые импресарио сегодня уже не могут позволить себе пригласить нас на гастроли — им не потянуть такой серьезный проект.

— Вы только что вернулись с европейских гастролей. Расскажите, как принимают русский балет за границей? Сказалась ли как-то напряженность между Россией и Западом на публике и ее количестве? И были ли случаи, когда зритель принципиально не хотел идти на постановку государственного театра из России?

— В прошлом году во время нашего большого тура по Америке я действительно слышал от некоторых зрителей ультимативные заявления. Дескать, мы всегда ходили на ваши спектакли, но на этот раз принципиально не придем, поскольку ваша балетная компания — государственная. Полагаю, это были сиюминутные эмоции. Западная аудитория не стала любить нас меньше. Мы по-прежнему выступаем при полных аншлагах, и публика регулярно устраивает артистам стоячие овации. В июне театр провел тур по европейским столицам. Посетили Братиславу, Будапешт, Белград, а также Вену, где в рамках культурного проекта «День России в мире» мы показали балет «Роден». Тот факт, что петербургская труппа 12 июня, в российский национальный праздник, станцевала в столице Австрии спектакль о французском скульпторе и была принята зрителем с восторгом, и есть лучшее свидетельство мощного интеграционного потенциала балетного искусства. Наш театр участвует в процессе духовного объединения людей, представляющих различные страны, религии и политические взгляды. Это высокая миссия, которой мы искренне гордимся.

 

 

— Борис Яковлевич, что вы думаете о реставрации балетных шедевров? Нужно ли оставлять классические постановки как исторические артефакты, или же допустимы их переосмысление и переработка? Как вы относитесь ко всевозможным ремейкам — в балете, в частности?

— В балете — как и в любом другом виде искусства — есть разные типы творцов. Одни хореографы занимаются реставрацией старинных спектаклей, возрождая их в аутентичном (по мнению постановщиков) виде. Однако подобные реконструкции — лишь гипотезы о том, как могли выглядеть подлинные творения Петипа и других великих мастеров. Восстановление балетных шедевров XIX и XX веков в первозданном виде сегодня по ряду причин невозможно. Лично мне ближе путь создания новых авторских редакций классических постановок. Такие спектакли гарантируют непрерывность сценической жизни шедевров прошлого, не претендуя на звание возращенного подлинника. Что касается деятельности хореографов-экспериментаторов, все зависит от степени их таланта. Новаторские трактовки классики, предпринятые, к примеру, Матсом Эком или Мэтью Борном, заслуженно стали неотъемлемой частью истории мирового балета. Но Борн и Эк — бесспорные мастера, обладающие собственной эстетической философией и пластическим стилем. Если же экспериментировать начинает постановщик, которому не хватает таланта и внутренней зрелости, искусство закачивается и остается примитивная провокация.

— В одном из интервью вы сказали, что без оптимизма смотрите на процессы, происходящие сегодня в балете, и можете охарактеризовать его состояние как застой. Что вызывает у вас наибольшие опасения? Это инертность внутри самой балетной сферы или снижение интереса к балету как жанру со стороны зрителей?

— Меня тревожат все опасности, с которыми сегодня сталкивается наше искусство. Безусловно, в эпоху господства поп-культуры необходимо думать о том, как оторвать людей от бесконечных блокбастеров, телешоу, интернета и убедить их прийти на балетный спектакль. Слава богу, пока не произошло значительного снижения интереса аудитории к искусству танца. Люди продолжают ходить на классические постановки, на наши спектакли. Особенно радует то, что в зале я постоянно вижу молодежь. Иное дело — внутренние процессы, протекающие в балетном мире. Здесь все обстоит серьезнее. Сейчас в мировом балете наблюдается острейший дефицит творческих, идейных, кадровых ресурсов, которые могли бы позволить хореографам преодолеть стагнацию и шагнуть из прошлого тысячелетия в новое. Но для этого необходим приток свежей крови. Я возлагаю большие надежды на открывшуюся три года назад в Петербурге Академию танца — балетную школу нового типа, призванную подготовить всесторонне развитых деятелей нашего искусства. Тех, кто в будущем сможет придать ему эволюционный импульс.

— Как вы считаете, должен ли балет идти в ногу со временем и становиться перформансом? Сейчас существуют балетные реалити-шоу, постановки транслируют в кинотеатрах на большом экране. Балет — это консервативный жанр или в нем все же есть место радикальным решениям?

— Балет — не музейная древность. Это искусство живое, непрерывно эволюционирующее. И если современные технологии способны обогатить его, то, разумеется, деятелям танца нужно их активно осваивать. Не следует лишь забывать: балет — высокое искусство. Он не должен сливаться с массовой культурой, утрачивать собственную идентичность в погоне за зрительским расположением.

— Каким вы видите свой театр через 10 лет? Что изменит грядущее десятилетие?

— Только Всевышний знает, что будет со всеми нами через десятилетие. Это ведь целая эпоха. Надеюсь, к тому времени наша бесприютная труппа наконец войдет в стены Дворца танца, который сейчас будет строиться в Петербурге, и уже обживется в своем доме, начнет создавать новый балетный репертуар. Во мне нет никакой тревоги, страха перед грядущим. Я помню простую, но важную истину: если чему-то суждено случиться, то никто и ничто этому не помешает, а если не суждено — никто не поможет.

— Борис Яковлевич, 22 июля вы празднуете свой юбилей. Позвольте заглянуть в прошлое и узнать, как вы в послевоенное время оказались в кишиневском Дворце пионеров и в 1951-м начали заниматься там балетом? Это шло из семьи?

— В школе, в которой я учился в Кишиневе, был танцевальный кружок. Им руководил солист балета местного театра. Он и пригласил меня в хореографическую студию Дворца пионеров, в которой сам преподавал. Я рос в обычной семье, никто в ней не был связан с балетом. Родители не поддерживали мое увлечение танцами. Они хотели, чтобы их сын стал врачом или инженером, но никак не хореографом — такой выбор профессии в те времена казался странным. А я уже в раннем детстве стремился выражать свой эмоциональный мир через движение. Окружающие называли меня «мальчиком, который танцует». В 13 лет я начал сочинять хореографию, в 16 у меня уже была своя небольшая труппа. Передо мной никогда не стоял вопрос «Кем стать?». Я изначально знал, что свяжу свою жизнь с балетом.

     

— Советская власть не слишком тепло принимала ваши постановки. Как при этом удалось получить разрешение на создание собственного театра «Новый балет»?

— Так распорядилась судьба, и я бесконечно благодарен ей. Когда власти разрешили мне создать собственный театр, они еще не понимали, какого джинна выпускают из бутылки. Вряд ли кто-то предполагал, что я начну ставить на музыку полузапрещенных западных рок-групп вроде Pink Floyd. Уже первую нашу программу одноактных балетов заметили. Ведь ничего подобного публика никогда не видела. К нам потянулся молодой зритель, о нас стала писать центральная пресса. После этого уже никто не мог взять и закрыть театр.

— Вам наверняка поступали предложения уехать и работать за рубежом. Возникало когда-нибудь желание сделать это?

— Были и предложения о контрактах, и методичное выдавливание меня из страны советскими партийными чиновниками. Но я не уехал, а сохранил здесь наш театр, и считаю это одним из своих важнейших достижений. Если бы я покинул страну лет 30 назад, то совершил бы фатальную ошибку и предал свою миссию — создавать современное балетное искусство России. Судьба уберегла меня.