«Знаете, кто много сделал для авангарда? Как ни странно звучит — советские физики»
Андрей Дмитриевич, вы известны, как исследователь и эксперт живописи русского авангарда. Как вы заинтересовались этой темой? Ведь в университете вы изучали вовсе не авангард, а франко-фламандскую миниатюру XV века.
Дело в том, что я из потомственной искусствоведческой семьи, и поэтому в каком-то смысле был обречен стать искусствоведом. Я им и стал. Но поскольку мой отец занимался русским искусством, и был известным в этой области ученым, мне хотелось чего-то совершенно другого, чтобы у меня была своя профессиональная вотчина. Я хорошо знал французский язык, а французская культура всегда была мне близка, поэтому я выбрал именно франко-фламандскую миниатюру как объект исследований. Написал диплом, но оказалось, что для того, чтобы серьезно заниматься каким-то периодом, нужно держать конкретные памятники в руках, смотреть на них. К сожалению, это был Советский Союз, и те памятники, которые меня интересовали, все были во Франции и в Италии — в разных труднопосещаемых библиотеках. Я написал маленькую книжку о Яне ван Эйке, но дальше дело не пошло и на этом все закончилось. А русский авангард был всегда под боком и не только в виде книг, но и в виде картин, музеев, в которые можно было попасть. В общем, я заинтересовался этой темой и стал ею заниматься. Мог бы, конечно, заняться еще раньше и тогда больше бы успел сделать. Потому что были упущены возможности, такие, например, как брать интервью у людей, которые были живыми свидетелями той эпохи.
К вопросу о пересечении с людьми. Вы же были знакомы с Георгием Костаки. Помните, как впервые оказались в его знаменитой квартире на проспекте Вернадского, где хранилась его коллекция авангарда? Я дружил с дочерью Костаки и часто бывал у них. И даже встречал в их квартире один Новый год. Мы были юными, нам было по 16 лет. Георгий Дионисович куда-то уехал с семьей. А мы остались в компании общих друзей и провели прекрасный Новый год в окружении великих полотен.
Фальк Роберт Рафаилович (1886 –1958), «Натюрморт на желтом фоне», 1917 г. Холст, масло 58х80 см. ГБУК АО «Музейное объединение»
пресс-служба Еврейского музея и центра толерантности
Костаки любил рассказывать историю, как нашел картины авангардистки Любови Поповой на даче ее дальних родственников. Одной из них они закрывали вход на чердак, на другой висело корыто. А у вас были истории неожиданных находок произведений авангарда? Таких историй, как у Костаки, у меня, конечно, не было. Вы понимаете, Костаки был человеком, одержимым коллекционной страстью. А я не коллекционер. У меня другие задачи — исследовательские. Хотя у меня тоже случались находки, когда я ездил по провинциальным музеям и там открывал новые работы. Так, в музее Ельца я открыл новые работы Ивана Клюна и Ольги Розановой. А бывало, какую-то вещь в музейных запасниках просто показывали. Скажем, Родченко. Картина была незаезженная, нигде не печаталась, ни на одной выставке не выставлялась. Такие случаи, особенно в конце восьмидесятых годов, были сплошь и рядом.
Розанова Ольга Владимировна (1886 – 1918), Натюрморт (Розовые цветы). Холст, масло 80х102 см. «Нижегородский государственный художественный музей»
пресс-служба Еврейского музея и центра толерантности
Расскажите о проекте 1919 – 1920 годов, когда молодое советское государство покупало роботы авангардистов и развозило их по музеям страны. Для чего это делалось? У Кандинского была такая утопическая идея — создать музей современного искусства, первый в стране. И для этого он хотел, чтобы художники учились авангардному искусству на конкретных живых примерах, а не по фотографиям. Да и о фотографии тогда говорить не приходилось: это был черно-белый и к тому же очень дорогостоящий способ фиксации. Пленки не было, аппаратов было мало. Проще было взять картину и отвезти ее в конкретный город, чтобы на нее смотрели и учились приемам. С этой целью было создано Музейное бюро, которое покупало у художников работы и распределяло по провинциальным городам, где были художественные училища. Насколько масштабно это успело разрастись? Какое вообще было отношение к авангарду у советской власти? Его ведь не назовешь искусством рабочего класса, которое приветствовалось в СССР. На ваш вопрос очень просто ответить. Первые годы после революции власть занималась другими, политическими делами. И вышло так, что левые, авангардно настроенные художники получили доступ к властным структурам. Они стали организовывать новые музеи, школы, новую систему образования. Стали бороться за создание новых объединений художников на принципах свободы от реалистического искусства. Это была серьезная борьба с Академией художеств, и им даже удалось ее на какое-то время закрыть.
Удальцова Надежда Андреевна (1886 — 1961), «Натюрморт», 1916 г. Холст, масло 35,5х44,5 см. «Нижегородский государственный художественный музей»
пресс-служба Еврейского музея и центра толерантности
Этот период продлился недолго — с 1919 по 1923 год. Хотя художники успели за это время сделать многое. И в частности, купить у авангардистов картины, скульптуры и графику и разослать по региональным художественным училищам. Они успели создать Музей живописной культуры в Москве и Музей художественной культуры в Петрограде. Но в 1924 году уже было постановление ЦК партии большевиков о том, что авангард — чуждое искусство. И это касалось не только живописи, но и литературы. Стране нужен был соцреализм, поэтому к 1925 году авангард уже окончательно и официально был прикрыт.
А с 30-х годов уже стали выпускаться приказы об уничтожении работ художников, верно? Насколько сильно в те годы пострадал авангард? В 1932 году были закрыты все литературные и художественные объединения по России. И было введено единообразие — организованы Союз писателей, Союз художников и Союз архитекторов. Всех загнали в союзы, чтобы удобнее было контролировать. А во главе поставили проверенных людей, которые служили большевикам и советской власти. Это был окончательный удар по авангарду. Как говорил Малевич, забили гвоздь в крышку гроба.
Малевич Казимир Северинович (1879 – 1935), «Городок», 1910 г.(?). Бумага на картоне, гуашь, лак 17,6х18 см, «Саратовский государственный художественный музей имени А.Н. Радищева»
пресс-служба Еврейского музея и центра толерантности
Были энтузиасты, которые пытались прятать и сохранять работы авангардистов?
Нет. Представьте себе реальную ситуацию. Это был не вопрос зарплаты или чего-то еще. Это был вопрос жизни и смерти. Натурально. Люди гибли в лагерях, на лесоповалах, были расстреляны. Почитайте Энциклопедию авангарда, биографии людей, и вы увидите, сколько художников было уничтожено в лагерях. Процент я не назову, но очень много. Как вы считаете, есть ли в искусстве такое понятие, как мода? И можно ли говорить о том, что русский авангард сейчас в моде? Я думаю, что для появления этой моды изначально очень много сделал Георгий Костаки, а потом, в конце восьмидесятых годов уже и советская власть поняла, что обладает большими сокровищами, которые тогда еще хранились в запасниках и не были представлены в экспозициях музеев. Когда авангард начали выставлять? Глобально — в 90-е годы. Знаете, кто еще много сделал для авангарда? Как это ни странно звучит — советские физики. Они очень любили авангард. В 60-е годы в Новосибирске устраивались закрытые выставки Филонова, Малевича. Везли туда не очень большие картины из музеев, из частных коллекций, тот же Костаки возил. Длилась такая выставка неделю и приходили на нее сто человек. Каталог печатали даже иногда — местами рукописный, местами напечатанный на машинке, такой самиздат. Но, поскольку физики были признаны властью, то они сыграли свою роль в пропаганде этого художественного явления. Но в основном, мода на авангард пошла с Запада. Там его оценили, после чего постепенно признали и у нас. Насколько хорошо сами россияне сегодня знакомы с искусством русского авангарда?
У нас сложилась серьезная искусствоведческая школа, которая исследует авангард. А вот массы его еще недостаточно понимают и ценят. Дело в том, что авангард — это все-таки сложное искусство, требующее объяснений. Это не просто пейзаж или натюрморт, который ты видишь и отдаешься своим чувствам: «Ах, как красиво написан закат и восход, как хороша девочка с персиками и какой грустный сидит Николай Второй на портрете Серова». Авангард требует объяснений. Что это за черный квадрат, что это за пятна у Кандинского? Объяснять это трудно, и у нас мало кто этим занимается. И еще очень важно общественное мнение. Когда какая-нибудь медийная персона с экрана Первого канала говорит, что она не любит авангард, это все-таки на наших людей очень действует.
Кандинский Василий Васильевич (1866 — 1944). «Музыкальная увертюра. Фиолетовый клин» 1910-е гг. Холст, масло 60х67,5 см, «Объединение «Историко-краеведческий и художественный музей», филиал «Тульский областной художественный музей»
пресс-служба Еврейского музея и центра толерантности
Авангард прошел короткий период, но очень интенсивный, а потом была целая эпоха абсолютного забвения. В 30-е, 40-е, 50-е о нем вообще было запрещено говорить. Как будто не было в культуре такого направления. Причем это касалось авангарда и художественного, и литературного, и театрального. Всего. А ведь авангард — это глобальное для России явление. В театре был феноменальный расцвет, и современный театр придумали в России. Но у нас об этом говорят лишь вскользь, а ведь можно было бы использовать такой серьезный козырь.
Надо ли привлекать интерес массового зрителя к авангарду? И видите ли вы в этом помощь со стороны государства? Мне кажется, нужно. Но это дело не одного дня. Нужно прикладывать усилия и говорить об этом на всех углах. Наше государство сейчас не уничтожает авангард, и это уже хорошо. Все-таки у привычки уничтожать его — крепкие корни.