«Русское искусство плохо бьет по голове»

Сфера искусства затянула Дмитрия Ханкина еще в середине 80-х годов. Сегодня он упоминается во всех списках самых влиятельных людей в российском искусстве. Он открыл галерею «Триумф», привез в российскую столицу ряд громких выставок. В общем, это человек, который представляет себе место Москвы на культурной карте мира и место современного искусства в жизни москвичей.

Дмитрий, говорят, вы сколотили свой капитал в 90-х, торгуя антиквариатом. Что привело вас именно в эту сферу? И нужно ли было вообще тогда искусство народу?

Давайте сперва про сколачивание капитала. Мне вообще это не свойственно. Я не накопитель, и делать это совершенно не умею. Единственный мой серьезный капитал — это люди и связи. Больше ничего. 

Но почему все же искусство и антиквариат? 

Вы знаете, мне это всегда нравилось. Я самонадеянно считал тогда, что я в этом разбираюсь. И все как-то сложилось и мне повезло. Что касается вашего недоуменного вопроса, нужно ли искусство, то оно было нужно всем и всегда. Самые лучшие советские коллекции Ленинграда сложились в блокаду. Очень крутые коллекции в Москве, особенно западного искусства, сложились после войны. И это были не маршальские коллекции, а капитанские и майорские, потому что капитаны и майоры служили в тяжелой артиллерии и могли увезти много на тягачах и зарядных машинах. А кто-то умный выходил к вагонам, проезжавшим через транзитные московские станции, и на водку менял Дюрера, Кранаха, Грюневальда.

Всегда были люди, которые понимали, что существуют непреходящие ценности, и к ним относятся крупные бриллианты, которые легко зашить в шинель и бежать с ними по льду Финского залива от комиссаров, или, например, очень дорогое, но компактное искусство, легко перемещаемое от назойливого внимания ОБХСС.

«Кинотеатр повторного фильма» в Круговой кинопанораме на ВДНХ

Вы даже не представляете, как в 80-е годы расцвел рынок искусства. Была категория людей, озабоченных вложением невозможного количества денег, которые в Советском Союзе не рассовывались никуда, кроме как по трехлитровым банкам и в землю. И эти люди скупали искусство, формировали подпольный рынок, с которым я соприкоснулся в середине 80-х. От этого и возник интерес.

А сейчас он не поубавился? На фоне кризиса современного искусства, о котором сейчас многие говорят?

О кризисе современного искусства говорят все и давно. И в мире, и в России. Это глобальное явление, которое длится достаточно долго и вяло проистекает. А у нас все процессы, перенесенные на русскую почву, проистекают резче. У нас даже брюква и та вырастает больше и быстрее. Следы мирового кризиса сильнее отразились на русском современном искусстве, потому что оно изначально было слабее. 

А наше слабое современное искусство хоть как-то монетизируется и выходит на арт-рынок? 

Мне бы, конечно, хотелось ответить «нет», но я отвечу «да, выходит». Есть художники, которые прекрасно себя чувствуют за рубежом. 

Например? 

Оля Чернышева, AES+F. Нормально себя чувствуют люди, они вписаны в мировой контекст совершенно спокойно.

Оля Чернышева

А политика в России сегодня влияет на искусство?

Конечно, это связанные вещи, и говорить о том, что мы заняты чистым искусством, сидя на башне из слоновой кости, нельзя. Мы здесь живем, мы здесь работаем, и все, в том числе и культурные институции, заметили, что мы стали более внимательно относиться к контенту. Галереи «Триумф» это мало касается, потому что мы никогда не показывали жареного.  

Выставка Анны Ротаенко «Зал ожидания»

Самое жареное — это где пересекаются темы политики и религии? 

Безусловно. Мы никогда не занимались ёрничеством или провокациями. Это мы оставляли другим и продолжаем оставлять. 

Но кто-то может AES+F назвать провокацией? 

Может, но определенная степень провокации в искусстве обязана присутствовать, а как же иначе будить чувства у современного человека, оснащенного двумя гаджетами, побуждать его к размышлениям, сравнениям, сопоставлениям? Только ударом по голове. Вот с этим плохо у русского искусства, не очень оно бьет. А когда бить начинает, превращается в дикую свалку, без уважения к окружающим. 

Выставка AES+F «Inverso Mundus. Женский труд»

Вот Pussy Riot попробовали ударить. Это искусство или политическая акция?

Это в первую очередь жареное. На 100%. Это направленная, спланированная провокация с просчитанными и менеджированными последствиями. И понятно, кто и чем за это заплатил. Однако вопрос был задан по-другому: искусство ли это? И тогда надо прийти к простому определению, что есть современное искусство? Давайте попробуем вместе выработать некую дефиницию. Современное искусство — это комплекс социальных, политических, экономических дисциплин, связанный с визуализацией действительности, ее преображением и препарированием. Но есть и пограничное искусство, где то, что казалось бы совсем не является искусством, вдруг им становится. В зависимости от контекста. 

То есть Pussy Riot стали искусством в неком контексте? 

Давайте снова разбираться методологически. Это перформанс? Да, есть такой вид современного искусства. Провокация? Да. Грубая? Да. Затронула чувства многих людей? Затронула. Хлестанула по глазам власти? Хлестанула. А вот реакция была не заслуживающая этого всего. Если бы их просто вывели со смехом, даже без шлепка — все, не было бы феномена Pussy Riot. Знаете, сиделиц у меня язык не поворачивается осудить никак. Бесноватых же гнали из храмов, их не сажали, хоть они там, не знаю, рога всем показывали или еще чего. Но Pussy Riot — это не шутовство. Это очень злая вещь, злое ремесло. И современное искусство тоже не доброе ремесло в общем-то, не обязано оно нести добро и красоту. Оно должно хлестать.

В контексте «хлестать» вы бы кого хотели из западных современных авторов привезти? 

Меня все время спрашивают про «хотел бы», а я научил себя хотеть только то, что я могу себе позволить. Мы уже привезли ровно то, что мечтали привезти. Херста, братьев Чепмен, Тима Нобла и Сью Вебстера. А уж коль про хотелки... Я бы мечтал о громадной выставке Билла Виолы.

Transmission — Young Leipzig Artists в Москве

Его же собирается привезти ГМИИ им. Пушкина в 2017 году.

Да, выставка будет, но она не будет огромной. У Пушкинского нет нужного пространства. Билла Виолу надо показывать гигантскими трехканальными, пятиканальными видео. Лучшее место для таких выставок — «Манеж». Я бы показал еще Мэтью Барни со всеми «Кремастерами». Показал Аллору и Кальсадилью. Думаю, это самые крутые американские люди сегодняшнего дня.

Вы не были на прошлой Венецианской биеннале? У них был американский павильон с танком и беговой дорожкой. Вот их хотел бы показать. Кусаму еще. В «Гараже» была всего одна инсталляция. А Кусама значительно сложнее, влиятельнее и интереснее. Скажу честно — мы работаем над этим. Но все это мегадорогие выставки. 

Дмитрий Гутов «Рембрандт. Другой ракурс» в ГМИИ им. А. С. Пушкина

Галерея в моем понимании — это место, где все-таки продают. В России галерейный рынок сложился? 

И да и нет. Сначала сложился, потом благополучно подох. Формально мы открылись в 2006 году, хотя современным искусством занимались и раньше. А рынок сложился в 2007-м — начале 2008-го, до кризиса. В кризис он умер, и в 2009-м все закончилось. Началось беспросветное ковыряние. И с каждым годом все хуже, хуже и хуже. И дело даже не в дорого и недорого. Дело в потере интереса к этому. Почти у всех.

Нет, есть исключения. Роман Аркадьевич Абрамович, Леонид Викторович Михельсон, Шалва Петрович Бреус. Роман Аркадьевич, кстати, очень быстро учащийся человек, я не думаю, что здесь только фактор жены. Ему самому сейчас интересно.

Тем, кто вбегает в эту реку, поначалу кажется, что они смогут плыть по ней по своим правилам, но нет. Река меняет их стиль плавания, если кто-то хочет плыть баттерфляем, нет, будет плыть кролем. При этом русское контемпорари массового интереса не вызывает. Существует слой, который может быть искусством для масс, но он для масс и делается. Понимаете, современное искусство — это элемент просвещения. А галерея «Триумф» — просветительский проект, никакой не коммерческий. Мы уже вообще не бизнесмены и не коммерсанты.

А зарубежное вызывает интерес в России? 

Тоже нет. Аудитория очень небольшая, но она растет и меняется. И это хорошо. Аудитория требует просвещения, поэтому любой проект современного искусства в России — просветительский проект. 

«Своя земля / Чужая территория» в Центральном Манеже

Кто вообще ваша аудитория, те люди, которые потребляют искусство систематически?

Очень разная эта аудитория. Прежде всего, люди нашего, что ли, склада. Московская серьезная публика, много видящая, много видевшая, путешествующая, у которой есть возможность сравнить. Также аудитория начала прирастать детьми людей нашего поколения. Это молодежь, которой по 25-26 лет. Они отучились в серьезных университетах, поработали там-сям, и сейчас родители возвращают их на родину для того, чтобы интегрировать в крупные семейные бизнесы. Или из патриотических соображений вернувшиеся. Есть и такие. 

А есть и те, кто уехал туда.

Туда даже больше. Давайте смотреть правде в глаза. И это меня расстраивает больше всего, потому что это люди, на которых я надеялся. Это люди, которых мы воспитывали и пестовали, которых мы пытались просвещать, а они взяли и уехали. Это грустно. Но не смертельно.

Давайте вернемся к вопросу о том, как вы отбираете молодых художников, с которыми работаете.

Молодые художники — важная составная часть нашей деятельности. Мы очень заточены на работу именно с ними. Как мы отбираем? Все делается по нашему собственному произволу: нравится — не нравится, верим — не верим. Мы предпочитаем все-таки работать с ремесленниками, людьми, которые умеют делать руками, с людьми, у которых есть профессиональное образование и желание его правильно применить.

Арсен Ревазов «4D»

Вы в одном из интервью назвали себя «культуртрегером», помогающим Москве попасть на карту современной культуры. Насколько это удалось сделать? Где мы сейчас на этой карте располагаемся? 

Не я себя так назвал. Я вообще не люблю слово «культуртрегер». Я просто делаю свою работу, помогаю Москве оставаться в ряду культурных столиц мира. Помогаю чем могу. Я не отвечаю за ансамбль песни и пляски Советской армии и внутренних войск. Я не отвечаю за театр русской песни, за все остальное. Я отвечаю отчасти за то, чтобы в России было контемпорари. Москва не является его ведущим центром. Мы периферия, надо смотреть на это честно.

Вот биеннальная неделя, несколько десятков открытий, и что? Приехало 50 тысяч человек? Нет. Приехало 5 тысяч человек? Нет. Может, 300 человек приехало. А на Венецианскую биеннале приезжает невесть сколько. То же самое происходит со Стамбульской биеннале, с биеннале в Кванджу и Сан-Паулу. Значит, это востребовано в мире. А в Москве либо неинтересно, либо сюда сложно попасть. Либо и то, и другое. 

Чем больше конфронтация с окружающим миром, тем большее число людей пытаются разобраться, что здесь происходит. А разбираться всегда лучше на месте, смотреть и трогать руками. Искусство очень показательная вещь в этом плане. Оно очень часто объясняет и разъясняет, как живет общество. Это один из важных инструментов, не надо про него забывать никогда. Он несколько раз нас крепко выручал. И будет выручать дальше, я надеюсь. Чем я и занят.