Впечатления, 28 мая 2014, 15:47

«Мы все — звездная пыль, микрогалактики»

Найк Борзов — о пустоте, юморе в музыке, возрасте и селигерских активистах
Читать в полной версии
Фото: Итар-тасс; fotobank.ru

29 мая музыкант презентует в «ГлавClub» свою свежую пластинку «Везде и нигде» — 12 преимущественно лирических песен о космосе, любви, биоматерии и других важных вещах. Накануне концерта с Борзовым побеседовал Егор Антощенко.

От альбома остается ощущение, что он был легко записан. Вы долго над ним работали?

Некоторые из этих песен были написаны еще в конце 1990-х, например «Поцелуй и укус». Изначально я планировал альбом кавер-версий, но получилось так, что написалась куча своих. В итоге остался всего один кавер — песня «Пустота» Максима Шевченко и его группы Joga. Были моменты, когда я не вылезал из студии месяцами, были, когда, наоборот, не залезал туда подолгу. Я никуда не торопился, мне вообще нравится думать над своими пластинками. Вот другой мой проект Killer Hondas (где вышеупомянутый Шевченко с Борзовым играют забойный гаражный рок. — РБК.Стиль) — там, наоборот, все максимально быстро делается.

 

Какая-то концепция есть у этой пластинки?

Вообще этот альбом можно разделить на две части. Первая — это песни о пустоте наполненной, той, которая является силой. А вторая часть — о пустоте холодной, пустой и пугающей, той, которую люди пытаются заполнить чем угодно — беспорядочным сексом, культами, зависимостями, но только не смыслом. Так что, пожалуй, да — несмотря на то что эти песни писались в разный период, альбом получился цельным и концептуальным

 

Я заметил, что у вас космическая тема часто в песнях возникает. Это откуда пошло?

Мы все — звездная пыль, микрогалактики. Мы маленькие и ничтожные, и смысла никакого в нас нет. Да, у нас есть выбор, но у нас нет свободы не выбирать. Даже если я предпочту ничего не делать, все равно это будет выбор. Поэтому наша свобода иллюзорна. А космос огромный, бесконечный и не подвержен логике. И нас, разумных существ, он создает, чтобы понять себя.

 

Вы обратились к серьезным вопросам, получив известность благодаря в общем песням-мемам: «Лошадка», «Три слова». Сейчас в России такая музыкальная юмористика стала общим местом: самый верный путь к успеху — через смех. Вы как к этому относитесь?

Юмор я очень ценю — главное, чтобы он не превращался в цинизм. У человека с юмором с самооценкой все в порядке, как правило. А цинизм — это, наоборот, защитная реакция, которая возникает вследствие каких-то комплексов. У меня пишутся песни разные: и веселые, и грустные, и хорошие, и дурацкие. Наслаждайтесь разнообразием.

 

Но на концертах же требуют?

А я эти песни играю среди других, никаких проблем.

 

Вам в начале 2000-х очень помогло российское MTV. А сейчас, когда нет такого мощного канала продвижения у молодых музыкантов, что им делать?

Как бы это ни звучало, единственный способ — это делать классную и захватывающую музыку. Музыкантов сейчас очень много, но большинство из них слушать невозможно. Тут как раз важно уметь посмотреть на это со стороны, подумать как следует, надо ли вообще мучить себя и окружающих. Мы с Killer Honda, например, вообще изначально просто джемовали друг с другом. Не планировали ни записей, ни концертов. Все развивалось само собой, и после первых наших концертов на Селигере и на одном фестивале во Франции мы по реакции людей поняли, что должны записать наши песни. Я до этого перед концертами думал: если это будет фигня, то группа, наверное, развалится. Но все прошло отлично и там, и здесь. Во Франции вообще один художник падал на колени и кричал: «Джон Бонэм и Джими Хендрикс в одной группе — это круто!»

 

А на Селигере как вам понравилось, там же обстановка специфическая, наверное?

Мы не почувствовали какой-то особенной политизированности публики. Там собираются молодые предприниматели и активисты, которые придумывают решения социальных проблем. Мы общались с одной девочкой, у нее такой проект, например: у РЖД очень много пустующих зданий разного типа, которые они никак не используют и не занимаются ими. Так вот, эта девочка со скрипом отжимает эти здания под детские дома или что-то подобное. Чтобы таких историй было побольше, я готов под любым знаменем выступать, хоть «Веселым Роджером». Я вот, например, заметил, что все больше детских садов закрывается, а больниц открывается. Что это значит? Что людей стали меньше учить и больше лечить. Мне кажется, что должно быть наоборот.

 

Публика ваша — это большей частью те, кто на «Лошадке» вырос?

Нет, на концерты приходят очень разные люди: и совсем молодые, лет по 14, и дети с родителями, что меня дико прет. Недавно была девочка с бабушкой, причем у бабушки были такие же сияющие глаза, как у девочки.

 

А над собственным возрастом вы рефлексируете хоть иногда?

По моему календарю мне скоро исполнится семь. Так что возраст меня не интересует — это что-то временное, а меня больше интересуют вечные вещи.