Такая работа: один день больничного клоуна
ФНКЦ им. Рогачева не выглядит как обычная больница. Здание очень современное, цветное, какое-то европейское. Но сути это не меняет — здесь лежат дети с раковыми заболеваниями, болезнями крови и иммунной системы.
В Центре у клоунов есть специальная комнатка, где они переодеваются и готовятся к выступлению. Комнатка напоминает настоящую цирковую гримерку — костюмы, огромные клоунские башмаки, игрушки, музыкальные инструменты, грим, реквизит.
Когда я пришла, Вадим и Саша готовились — Вадим в костюме в шашечку и красных башмаках выбирал себе головной убор: шляпа или хоккейная каска. Саша распевался под миниатюрную гавайскую гитару укулеле.
Пока ребята готовятся к выходу, я захожу издалека: «Почему клоун, ведь есть масса других ролей?»
«Клоун — универсальная роль, она может быть и комедийной, и трагической. Но есть еще важный момент. Клоун в мировой истории — дурак, и для ребенка он становится кем-то, кто стоит ниже его самого в сложившейся иерархии. Больной ребенок в центре внимания, все ему хотят помочь, но он отделен от привычного домашнего мира, ему не хватает общения, он должен соблюдать режим — лекарства, уколы, процедуры, капельницы, химиотерапия, он вынужден подчиняться. И когда появляется кто-то, над кем можно пошутить, это улучшает настроение, идет на пользу».
В комнате очень пахнет спиртом — это ребята все опрыскивают специальными септиками:
«Во время работы в больнице нам нельзя болеть ничем, минимальные инфекционные заболевания могут нанести вред ребенку, о котором мы даже не подозреваем. Любую чужую микрофлору, которую мы переносим из палаты в палату, нужно нейтрализовать специальными септиками. Они развешаны повсюду, при входе в отделение и каждую палату».
У Вадима и Саши есть специальный график, в нем отмечено, где они были в прошлый раз и куда они должны пойти сегодня.
«Не знаю, как пойдет, я давно здесь не был».
Как только мы выходим за порог, они моментально превращаются в настоящих клоунов, каких можно увидеть разве что в цирке, — трогательный голос, смешная походка. Они приветствуют всех, кто попадается на пути, — уборщиц, санитаров, медсестер, мам и врачей в лифте. Удивительно, но в этом невеселом месте все улыбаются в ответ, ни у кого нет раздражения или скепсиса. Мы идем очень долго, переезжая с этажа на этаж, переходя из коридора в коридор, наконец, доходим до отделения. Но врачи просят нас уйти — у одного из детей ухудшилось состояние. Мы идем в следующее отделение. Саша бренчит на укулеле и поет романсы уставшим женщинам в лифте. Перед тем как войти в следующее отделение, мы надеваем бахилы и тщательно, в течение нескольких минут, по схеме, висящей на стене, моем руки раствором.
«Есть разные уровни гигиенической безопасности, в каждой палате свой. Иногда нужно надеть и маску, и халат, и перчатки, и шапочку, все поверх костюма, а иногда можно и так — без всего».
Мы заходим в комнату врачей. Опять все улыбаются, смеются и шутят. Медсестры кокетничают: «Оставайтесь и поиграйте с нами». Мы выясняем, что у всех детей состояние стабильное, можно зайти в палату к любому, детей в отделении 32. Это много, учитывая, что в палате дети лежат по одному и клоуны заходят к каждому минут на 15.
«Перед тем как идти в отделение, мы приходим к врачами на трансмиссию — нам рассказывают о состоянии каждого ребенка, иногда психолог отделения, если он есть, советует, кому стоит уделить особое внимание, потому что ребенок, например, не ест или не спит, или не ходит».
У входа в каждую палату висит табличка с именами больного и мамы. В первой палате совсем маленький ребенок — двухлетний Глеб. Мальчик лежит и не двигается. Клоуны заходят в палату очень осторожно, чтобы не испугать. Но ребенок тут же начинает плакать. Саша играет на укулеле, а Вадим пускает мыльные пузыри, но малыш не успокаивается. Входит уборщица, ворчит, что ей нужно убрать в палате. Момент неловкий, лично мне хочется поскорее уйти. Ребята прячутся за кроватку, Вадим достает плюшевого крокодила и надевает его на руку. Крокодил начинает петь под музыку, и наконец-то мальчик успокаивается. Крокодил забывает слова, подтанцовывает, чихает, к нему присоединяется плюшевая мышь. Потом крокодил падает с бортика кроватки и не может встать, беспомощно валяется и просит Глеба помочь ему встать, малыш не реагирует, тогда крокодил просит маму мальчика. Мама тушуется, и вообще по ее лицу видно, что ей не до этого. Но крокодил просит все настойчивее: «Мам, помоги, мамка, ну дай руку». В это время Глеб уже внимательно следит за происходящим и не плачет. Клоуны не отступают, и еще через 10 минут Глеб начинает улыбаться.
«Но сразу уходить неправильно, важно найти подход, мы работаем не агрессивно, деликатно, нужно отвлечь. Может, он испугался нас, больших и ярких, но не испугался куклы. Куклы и музыка — очень важные инструменты в работе с маленькими детьми».
В следующей палате четырехлетний Ваня. Он сидит на кровати и играет в приставку, на стене висит экран. Ваня настолько увлечен, что вообще не реагирует на клоунов. Гиря и Чап — сценические имена Саши и Вадима — начинают внимательно следить за игрой и эмоционально реагировать на то, что происходит на экране. Все попытки переключить ребенка на себя тщетны. Саша просит мальчика дать ему попробовать игрушку, но Ваня довольно жестко говорит «нет», не отводя взгляда от экрана. Ситуация опять же дурацкая, ну что тут еще сделаешь. Но через 10 минут все получается, игра переходит с экрана в реальную жизнь, Ваня бросает джойстик, клоуны носятся по палате. Гиря и Чап наделяют Ваню мистической силой компьютерной игры, все по очереди, включая маму, сдувают друг друга струей воздуха из игрушечного насоса. Ваня хохочет и визжит.
«Мамы всегда нам очень рады, у них не всегда хватает сил на живую игру с ребенком. Обычная игра — это нетрудно, в нее важно поверить, вовлечь ребенка в действие. Дети не должны быть лишены человеческого общения, а в больнице все в разы усиливается. Здесь они не видят ничего, кроме палаты и коридоров. Гулять выходят только в случае хороших анализов. И ведь речь идет о лечении длиной в месяцы или даже годы. А у родителей нет сил, некоторым не хватает опыта. У многих остались семьи где-то далеко — здесь много детей из других городов. Мама здесь с ребенком, а остальная семья там. Это очень тяжело».
С детьми до трех лет двусторонней игры нет, у нас не так много времени на то, чтобы завоевать доверие. Мы отвлекаем их песнями, куклами, имитируем звуки животных. Важное значение имеет голос, мы говорим фальцетом — дети лучше воспринимают голос, близкий к материнскому. С маленькими нужно мягко и деликатно — обычно ребенок дает понять уже через несколько секунд, нравится ему или он испуган. С детьми постарше можно уже импровизировать, важно вовлечь их в любую ситуацию, получить ответ, реакцию. Ребенок может проявить и агрессию, но это тоже эмоциональный выход. Химиотерапия сбивает нормальную работу гормонов, это не может не влиять на эмоциональное состояние. С подростками сложнее, с ними можно поговорить, показать фокусы, пошутить или даже молча посидеть-послушать».
В следующей палате 16-летний подросток Кирилл. Когда мы входим, он слушает рэп. Вадим непринужденно начинает разговор с музыки. Мальчик не проявляет энтузиазма, отвечает нехотя. Кажется, что заинтересовать уже взрослого больного человека клоуну невозможно — пузыри, укулеле и зеленый крокодил тут не работают. Но ребята тут же находят в палате гитару и организуют маленький оркестр — Кириллу дают трещетку, мне дуделку. Песня получается однообразной, дальше двух-трех аккордов не идет. Обнаружив, что Вадим знает всего пару аккордов, Кирилл смеется. Голос, кстати, в этой палате у клоунов становится совершенно обычным, человеческим. На тумбочке у мальчика лежит книга Лэнса Армстронга, в которой велосипедист рассказывает, как поборол запущенный рак и вернулся в велоспорт. Мальчик просит привести к нему рэпера Нагору, который «за здоровье рэп читает», и мы уходим.
«В течение месяца мы приходим в каждое отделение около четырех раз, и это мало. Но и клоунов у нас немного, и работа еще не выстроена до конца. Мы стараемся разгрузить, разбавить обстановку. Опыт французских, израильских, американских коллег показывает, что, когда артист берет на себя функцию терапевта, — это очень эффективная практика».
Константин Седов, художественный руководитель АНО «Больничные клоуны», 1-й профессиональный больничный клоун в России:
Больничных клоунов придумал Майкл Кристенсен еще лет 35 назад в Нью-Йорке. Сейчас это лучший тренер, нам повезло поучиться у него два года назад в Израиле. Я пришел к этому сам 8 лет назад, мне захотелось веселить детей в больницах, развлекать их. Я сам с детства много болел и лежал в больницах. Я учился во ВГИКе на актера и всегда любил направление клоунады. О том, что больничные клоуны где-то уже существуют, я узнал после того, как начал этим заниматься. Мы начали работать с театром Высшей школы экономики, потом я создал волонтерскую организацию «Доктор-клоун», потом профессиональную организацию «Больничные клоуны», которую сейчас возглавляю. На данный момент профессиональных больничных клоунов в России 55, 28 из них в Москве, и по 8 человек в Казани, Орле, Ростове-на-Дону и Санкт-Петербурге.
Мы отбираем актеров и обучаем их по методике, которую я написал со своими коллегами. Обучение длится два-три месяца. Потом клоуны стажируются — выходят с опытными товарищами, а потом уже выступают сами. Мы берем только людей старше 24 лет, с образованием актера, режиссера, музыканта, психолога или педагога. Мы платим клоунам за работу, потому что это тяжелый труд, который далеко ушел от развлечения.
После обучения клоун должен хорошо знать детскую возрастную психологию, санитарные нормы, этиологию заболеваний, правила поведения в больнице, специфику общения с врачами и родителями больных детей. Клоун должен быть интересным, знать фокусы, уметь взаимодействовать с партнером, видеть все, что происходит в палате, и уметь это проанализировать.
Клоун воспринимает ребенка, маму и врача такими, какие они есть, не воспитывает, не поучает, не навязывает себя. Он слушает и подстраивается под реакции, желания ребенка, его настроение. Сканируя ситуацию в палате, воспринимая ее на детальном, эмоциональном уровне, видя поведения мамы, обращая внимание на игрушки ребенка, на окружающие предметы, клоун не разрушает обстановку, а вливается в нее. Клоунский нос — ключик к сердцу ребенка.
Сейчас все постепенно начинают признавать необходимость этой практики. За одно посещение наши клоуны проводят в каждом отделении по три-четыре часа. Мы работаем в самых тяжелых отделениях, ведь дети, которые находятся на долгом лечении, нуждаются в большем внимании. В Бурденко это отделения онкологии и детской нейрохирургии, на Каширке онкология, в РДКБ тяжелая хирургия и онкология, в больнице Сперанского ожоговое отделение, в Морозовской отделения нейроонкологии и нейрохирургии. Мы работаем перед операциями, после операций, при выходе из наркоза, в реанимации. У ребенка уменьшается шоковое состояние, он идет на операцию спокойным, потому что его провожает клоун.
Сейчас для нас на первом месте стоит регулярность — мы хотим посещать больницы часто и на постоянной основе. Из-за недостаточного финансирования мы не можем расшириться. Нас финансируют частные лица — друзья, коллеги, знакомые и частично компания «Мегафон». Они покрывают более 60% наших расходов. Но 40% пока не охвачены.
Рената Серебрякова специально для «РБК.Стиля»