Стиль
Впечатления В руках Бога: книга нейрохирурга Генри Марша «Призвание»
Стиль
Впечатления В руках Бога: книга нейрохирурга Генри Марша «Призвание»
Впечатления

В руках Бога: книга нейрохирурга Генри Марша «Призвание»

В руках Бога: книга нейрохирурга Генри Марша «Призвание»
Выпуская первую книгу нейрохирурга Генри Марша, издатели делали ставку на студентов-медиков. Однако она мгновенно стала бестселлером, возглавив рейтинг The New York Times. «РБК Стиль» первым прочел новую книгу Марша и приводит отрывок из нее.

«Когда-то давно я думал, что нейрохирургия — занятие для гениев, которые способны мастерски орудовать и руками, и мозгом, совмещая науку и искусство. Я был убежден, что нейрохирурги — раз уж они имеют дело с мозгом, в котором рождаются человеческие мысли и чувства, — необычайно мудрые люди, что уж им-то наверняка удалось постичь глубочайший смысл жизни. В молодости я просто принял к сведению, что физическое вещество нашего мозга производит на свет нематериальные мысли и чувства. И я верил, будто работу мозга можно объяснить и понять. Однако, став старше, я пришел к выводу, что мы не имеем ни малейшего представления о том, как именно в физической материи зарождается неосязаемое сознание. Этот факт все больше и больше подпитывал мое любопытство и восхищение, но одновременно меня тревожило понимание того, что мой мозг — подобно всем остальным органам моего тела — стареет, что стареет мое "я" и мне никак не узнать, что конкретно во мне могло измениться».

Когда человек мудрый, опытный и сомневающийся начинает искренне рассказывать о своей профессии, это неизбежно привлекает внимание тех, кто с этой профессией связан. Выпуская первую книгу Генри Марша «Не навреди. Истории о жизни, смерти и нейрохирургии», издатели ориентировались, в основном, на студентов-медиков и делали ставку на всемирно известное в медицинских кругах имя Марша. Однако книга о буднях нейрохирурга мгновенно стала бестселлером, возглавила рейтинг The New York Times и была переведена на 17 языков. Предельная откровенность, с которой Генри Марш размышляет о том, каково это — быть ответственным за жизнь и здоровье другого человека, подкупает, удивительные истории из практики завораживают, любовь к профессии и человеколюбие восхищают. Генри Марш ворчлив, непреклонен и порой высокомерен, но его дар хирурга и талант рассказчика превращают врачебные дневники в настоящую литературу.

Генри Марш пришел в медицину поздно, уже после тридцати (до этого изучал в Оксфорде экономику в угоду отцу), но именно он первым провел операцию на головном мозге под местной анестезией, стал лучшим английским нейрохирургом и командором Британской империи (в фильме «Английский хирург», получившем «Эмми» в 2007 году, можно увидеть, как оперирует Генри Марш, и послушать его размышления о сложной природе головного мозга и тайнах сознания). За сорок лет в профессии он провел тысячи успешных операций и вырастил не одно поколение опытных хирургов. Он спасал людей, побеждал и допускал ошибки, служил своему призванию, боролся с бюрократией в медицине и размышлял о жизни, смерти и надежде.

«Мои познания в нейронауке лишают меня утешительной надежды на какую бы то ни было жизнь после смерти и на повторное обретение всего, что было утеряно за долгие годы усыхания мозга. Я слыхал, что некоторым нейрохирургам их профессия не мешает верить в существование души и загробной жизни, но для меня это такой же когнитивный диссонанс, как и тот, с которым сталкиваются умирающие люди, все еще лелеющие надежду на дальнейшую жизнь».

Когда нейрохирург оперирует, в руках врача оказывается не только мозг пациента, но и его личность, интеллект, способность мыслить и творить, грустить и радоваться. Как помочь и не навредить? Где эта хрупкая грань и как ее нащупать? В книге «Призвание. О выборе, долге и нейроxирургии» Генри Марш продолжает размышлять о тайнах мозга и рассказывает о тех переживаниях, которые волновали его самого в самом конце карьеры, перед выходом на пенсию.

«РБК Стиль» первым прочел новую книгу Генри Марша, которая выходит в конце августа в издательстве «Эксмо», и публикует отрывок из главы о признании ошибок. Ведь «среди врачей нет героев, есть просто люди, ежедневно бросающие вызов сами себе».

Отрывок из книги «Призвание. О выборе, долге и нейроxирургии». Глава «Извинения»:

В воскресенье я, как обычно, отправился в больницу. В предыдущие недели работа нагоняла на меня тоску, и, крутя педали в темноте, я решил, что пришла пора мыслить более позитивно. Некоторые из моих пациентов — так я себе говорил — действительно плохо кончили, но у большинства все сложилось хорошо; надо сосредоточиться на успехах, вместо того чтобы зацикливаться на неудачах. Незадолго до этого я прочитал статью, где утверждалось, что стресс и тревога повышают вероятность развития болезни Альцгеймера и что позитивное мышление полезно для иммунитета. Таким образом, тем воскресным вечером я приехал в больницу преисполненный самых добрый намерений.

Меня ожидали четыре пациента — все с опухолями мозга. Я довольно долго проговорил с первыми тремя, поэтому начал заметно отставать от графика, когда очередь дошла до четвертого. Последним пациентом оказалась азиатка на несколько лет моложе меня, страдающая диабетом. За две недели до того родственники привели ее ко мне на первый прием. Ее английский был весьма скудным, и родные рассказали, что последние два года она ведет себя все более странно, а затем начала жаловаться на апатию и сонливость. От самой пациентки мне почти ничего не удалось добиться, так что я обсуждал диагноз и возможные варианты лечения с родственниками. Томограмма выявила небольшую доброкачественную менингиому в лобной доле мозга, вызвавшую отек мозга, который и послужил причиной наблюдаемых симптомов. Операция почти наверняка исцелила бы пациентку, и она снова стала бы прежней. В противном случае отек мозга чрезмерно усилится, а ее характер бесповоротно изменится. Отек мозга порой становится существенной проблемой, когда оперируешь пациента с опухолью мозга, и стандартной практикой является назначение стероидов непосредственно перед операцией, чтобы уменьшить отечность. В самых серьезных случаях, как с этой женщиной, я назначаю стероиды за неделю до операции. Соответственно, я написал ее терапевту с просьбой обо всем позаботиться, не забыв предупредить, что от стероидов симптомы диабета усугубятся.

Было уже десять вечера, когда я зашел к ней в палату и обнаружил, что она спит. Чувствуя некоторую неловкость, я слегка потряс ее за плечо. Она быстро открыла глаза и в растерянности посмотрела на меня.

— Это мистер Марш, — сказал я. — Все в порядке?

— Очень сонно, — пробормотала она и отвернулась к стене.

— Так в вами все хорошо? — настаивал я.

— Да, — ответила она и снова уснула.

Рядом со мной стоял дежурный ординатор, и я повернулся к нему.

— Я видел ее две недели назад: уже тогда она выглядела потерянной из-за отека мозга, — я пожал плечами. — К тому же довольно поздно, так что лучше оставим ее в покое. Семья в курсе.

Тревога — штука заразная. Врачи не любят обеспокоенных пациентов, потому что сами начинают волноваться. Но уверенность тоже заразна — покидая больницу, я ощущал прилив вдохновения, ведь три первых пациента выразили глубочайшую уверенность во мне.

Из-за этого я пренебрег чрезмерной сонливостью последней пациентки. Я чувствовал себя капитаном корабля: все расставлено по местам, все подготовлено, а палуба расчищена для дальнейших действий — для запланированных на завтра операций. Забавляясь жизнерадостными морскими аналогиями, я поехал домой.

Следующий день начался неплохо. Я хорошо выспался, благодаря чему испытывал больше энтузиазма и меньше тревоги, чем обычно по утрам в понедельник. Утреннее собрание прошло прекрасно: было несколько любопытных случаев, заслуживающих обсуждения, и я отвесил пару удачных шуток о пациентах — коллеги рассмеялись. Операции шли одна за другой, и с первыми тремя опухолями я справился идеально.

Я заглянул в операционную, где ординатор уже разместил четвертую пациентку на операционном столе. Анестезиолог посмотрела на меня одновременно виновато и осуждающе. В руках она держала распечатку результатов газового анализа крови, который принято проводить, когда пациент засыпает.

— А вы знаете, что у нее уровень сахара в крови сорок?

— Что за черт!

— Уровень калия семь; pH семь целых две десятые. И плюс ко всему, видимо, сильное обезвоживание. Диабет совершенно вышел из-под контроля.

— Должно быть, все дело в стероидах. А какой уровень сахара был у нее вчера вечером?

— Судя по всему, те, кто дежурил ночью, не взяли кровь на анализ. Последние три дня уровень сахара был лишь слегка повышенным.

— Но вчера его в любом случае должны были проверить, раз все знали, что у пациентки диабет!

— Да, должны были. Сегодня утром мне показалось, что она слишком медлительна, но я все списала на опухоль, хотя сейчас и понимаю, что это начиналась диабетическая кома…

— Вчера вечером я допустил ту же ошибку, — сказал я с сожалением. — Но я никогда раньше не сталкивался ни с чем подобным. Полагаю, придется отменить операцию?

— Боюсь, что придется.

— Что за черт…

— Мы вернем ее в отделение интенсивной терапии и разберемся с диабетом — на это уйдет несколько дней. Нужно восстановить водный баланс. Сейчас проводить операцию крайне опасно.

— Ну, опухоль мы не удалили, зато сделали обалденную прическу под общей анестезией, — сказал я ординатору, когда мы извлекли голову пациентки из фиксатора и полюбовались тем, как тщательно он выбрил несколько сантиметров в области лба.

— В медицине сплошь и рядом что-то идет не так, — подала голос анестезиолог с другой стороны операционного стола. — Слишком много разных мелочей… Если бы она лучше говорила по-английски и не вела себя странно из-за опухоли, мы бы все поняли, что с ней что-то не так. И то, что при поступлении у нее забыли проверить уровень сахара, было бы уже не столь серьезным промахом… И если бы за насколько дней до операции ее не осмотрели в кабинете предварительной госпитализации, а вместо этого вязли все анализы при поступлении к нам, как раньше…

— Руководство открыло кабинет предварительной госпитализации, чтобы повысить эффективность работы, — заметил я.

— Угу. Из-за нехватки кроватей и повышения рабочей нагрузки. Пациентов принимали все позже и позже в день перед операцией, и на то, чтобы оформить их по всем правилам, не хватало времени.

— И что нам теперь делать?

— Думаю, это скорее ОНП, чем СНИ.

— Что-что?

— Отчет о неблагоприятном происшествии, а не серьезный неблагоприятный инцидент.

— А какая разница?

— Отчет о неблагоприятном происшествии составляется анонимно и где-то потом хранится.

— Но куда его посылают?

— Да куда-то в центральный офис.

— А не лучше ли просто пойти и поговорить с медсестрами? Нам же не нужно, чтобы чертовы менеджеры потом отчитывали их?

— Ну, можно сделать и так. Но есть вероятность, что у нее уже развилась НКГО-кома и что она умрет.

— Что еще за НКГО?

— Некетогенная гиперосмолярная диабетическая кома.

— Вот как, — это все, что я смог ответить, понимая, что мои медицинские знания устаревают с каждым днем.

Итак, я пошел на поиски медсестер. Старшая медсестра очень расстроилась: одна из самых добросовестных сотрудниц отделения, она постоянно выглядит озабоченной.

— Я поговорю с теми, кто дежурил вчера вечером, — произнесла она со скорбным видом (я переживал, как бы она не расплакалась). — Они должны были проверить уровень глюкозы.

— Не расстраивайтесь, — попытался я подбодрить ее. — Такое случается. Да и пациентке пока не был причинен какой-либо вред. Просто поговорите с ночными дежурными. Ошибки случаются. Людям такое свойственно. Знаете, я сам как-то начал операцию не с той стороны… Главное — не наступать дважды на одни и те же грабли.

Это произошло много лет назад, когда никаких контрольных списков еще не было. Я оперировал мужчину с защемлением нерва в руке. Для этого хирург делает на шее пациента срединный разрез, после чего рассекает позвоночник с одной стороны, чтобы высвободить защемленный нерв.​

Несколькими часами позже я шел по коридору операционной, и что-то упорно не давало мне покоя. У меня сердце ушло в пятки, когда я внезапно осознал, что провел операцию не с той стороны.

Я запросто мог скрыть ошибку: разрез был срединным, а послеоперационные снимки не позволяют понять, какое конкретно место подверглось хирургическому вмешательству. Операция не всегда избавляет от боли, и через несколько недель я мог сказать пациенту, не вдаваясь в лишние подробности, что ему понадобится еще одна операция. Мне известно множество случаев, когда хирурги врали пациентам при схожих обстоятельствах. Но вместо этого я решил поговорить с пациентом начистоту. Дело было в старой больнице; он лежал в одной из немногочисленных одиночных палат с видом на сад. Стояла весна, и нарциссы уже успели взойти. Я посадил их в дни, когда переживал из-за страстного — правда, только с моей стороны — любовного романа, повлекшего за собой супружескую измену. Интрижка быстро сошла на нет, но именно она послужила первой трещиной в отношениях между мной и моей первой женой, и через три года наш брак потерпел крах.

Я присел у кровати пациента.

— Боюсь, у меня для вас плохие новости. Он одарил меня озадаченным взглядом. — Что случилось, мистер Марш?

— Мне ужасно жаль, но я провел операцию не с той стороны. Он снова посмотрел на меня и немного помолчал.

— Могу вас понять, — наконец сказал он.

— Я занимаюсь установкой встроенных кухонь, и однажды поставил гарнитур задом наперед. Такое бывает. Просто пообещайте, что как можно скорее прооперируете меня с той стороны.

Недаром я всегда твержу младшим врачам: прежде чем совершить нелепую ошибку, тщательно выбирайте пациента.