Стиль
Впечатления Британский профессор о Тбилиси, Путине и русской медицине
Стиль
Впечатления Британский профессор о Тбилиси, Путине и русской медицине
Впечатления

Британский профессор о Тбилиси, Путине и русской медицине

Британский профессор о Тбилиси, Путине и русской медицине
На русском языке вышла книга известного британского литературоведа и историка Дональда Рейфилда «Грузия. Перекресток империй. История длиной в три тысячи лет». «РБК Стиль» обсудил с автором грузинско-российские отношения и прошлое русской медицины.

В своей книге Дональд Рейфилд, профессор русской и грузинской литературы Лондонского университета, известный в мире как автор биографии «Жизнь Антона Чехова» и главный редактор «Полного грузинско-английского словаря», провел фундаментальное исследование грузинской истории от появления картвельского народа до наших дней. Книга заканчивается событиями 2013 года, и профессор Рейфилд подводит политические итоги президентства Саакашвили, анализируя ситуацию, при которой в должность вступил действующий президент Георгий Маргвелашвили: «Главное достижение последних лет — это реализм ожиданий: никто уже не верит, как Саакашвили уверял народ, что Грузия станет похожей на Израиль, и еще менее на Сингапур, или что грузинская армия, как обещал почти каждый грузинский политик, через год отвоюет Сухум». Как историк, Рейфилд хотел «проследить драматический путь государственного строительства» и «проанализировать трагические политические ошибки». Пожалуй, ему это удалось.

Фото: пресс-служба «Азбука-Аттикус»

23 марта Дональд Рейфилд представит свою книгу в Москве и прочтет лекцию об истории Грузии. Литературный обозреватель «РБК Стиль» Наталья Ломыкина встретилась с профессором Рейфилдом накануне и обсудила грузинско-российские отношения, тайный язык грузинских женщин, блеск и нищету русской медицины, большую политику и искусство колки дров.

Дональд, как получилось, что вы всерьез заинтересовались Грузией, ее языком, историей и культурой?

Это, наверное, случайно получилось. Я в 1973-м писал о Мандельштаме, и мне показалось, что в литературном музее в Тбилиси есть переписка русских писателей с грузинскими. Я решил по советско-британскому культурному договору съездить туда на три месяца. Я приезжаю в Тбилиси, иду в литературный музей. Мне говорят: директора нет. Потом говорили, то директор заболел, то ключ потеряли. Одной девушке стало меня жалко, и она призналась: «Нам позвонили из ЦК, вам ничего нельзя показывать». Я решил не терять времени и перевелся на кафедру грузинского языка — мне показалось, что там меньше КГБ и я смогу чему-то научиться. И мне очень повезло, я оказался очень нужным: был юбилей великого поэта Важи Пшавела, и они искали человека, который смог бы перевести его на язык одной из капстран. Мне дали очень хорошую преподавательницу, она еще жива — профессор Апредонидзе — и в ее семье было принято говорить только по-грузински, не по-русски, потому что в 30-е годы дед очень пострадал. Ночами потом не спал, хотя выжил. И я на себе прочувствовал, насколько быстрее учится язык, если нет подпорки в виде языка другого. Я начал читать, переводить — и интерес мой усилился. Я не сказал бы, что это влюбленность или очарование, скорее одержимость.

С тех пор я все больше работал с грузинскими источниками. И не было тогда ни хорошего словаря, ни хорошей грамматики. Я все жаловался-жаловался, а потом подал на грант в Англии. Мне снова повезло, я считаю, — словари были в моде. Я получил достаточно денег, чтобы кормить половину Тбилиси три года. У меня был очень хороший студент, который много мне помогал со словарем. Он ничего не боялся и ходил среди проституток, воров в законе, наркоманов — собирал слова и выражения. Ходил среди спортсменов, регбистов и приносил такой материал, что мои грузинские коллеги говорили: вас обманули, такого слова не может быть. Я одному такому коллеге ответил: спросите у своего внука. С красным лицом возвращается — да, есть. В общем, очень мне помог мой студент Лоренс. Он был высокий, красивый — все девушки Грузии хотели за него замуж. И мы, конечно, скрывали тот факт, что он гей. Потому что в Грузии с этим шутки плохи, любой рыкнет: «В мой дом гея не пущу!». И он скрывал, говорил, что был женат и теперь его сердце разбито. Девушки верили — и слова для словаря мы собирали.

Как ни странно, писать историю маленькой страны гораздо сложнее, чем историю большой.

Еще у нас была женщина в команде. В Грузии есть язык, которым пользуются женщины, когда говорят между собой, — это такой способ обсуждать мужчин, чтобы они не понимали, что их обсуждают. Я нашел женщину, которая была уже 10 лет замужем за американцем и потому решила, что все-таки может дать нам набор этих фраз.

Словом, вышла очень объемная книга и очень важная, без этого словаря я не мог бы читать средневековые документы и архивные материалы. Так что все это, в конце концов, привело к тому, что я начал писать историю Грузии. И, как ни странно, писать историю маленькой страны гораздо сложнее, чем историю большой. Так орбита астероида гораздо сложнее, чем орбита планеты. Но, в конце концов, архивы открылись, много было документов на русском языке... Мне кажется, я собрал все, что можно было.

Буквально вчера на русском языке вышел «Русский дневник» Джона Стейнбека с оригинальными фотографиями Роберта Капы. Блестящий репортаж Стейнбека о его поездке в СССР в 1947 году. Я открыла книгу наугад, и так вышло, что первый же абзац был о Грузии: «Где бы мы ни были в России — в Москве, на Украине, в Сталинграде — магическое слово «Грузия» звучало постоянно. Люди, которые никогда там не были и которые, наверное, никогда не смогут туда попасть, говорили о Грузии с восхищением и каким-то страстным желанием побывать в этих волшебных местах. Они говорили о грузинах, как о суперменах, как о великих мастерах пить, великих танцорах, великих музыкантах, великих работниках и великих любовниках. Они говорили о стране, расположенной на Кавказе, у Черного моря, просто как о втором рае». Что, по-вашему, изменилось с тех пор?

Мне, наверное, труднее влюбиться, чем Стейнбеку. Грузия, конечно, очаровательная страна, но, можно сказать, что очарованная страна. У Лескова есть повесть «Очарованный странник», и, по-моему, монах в сновидении говорит: «Вы будете много раз погибать, но вы не погибнете, пока не придет ваша настоящая погибель». В истории Грузии есть очень много гибели. Страна исчезает и снова воскресает, есть темные стороны и светлые стороны, даже в сегодняшней Грузии. Хотя из всех постсоветских государств, кроме Прибалтики, это — самое удачливое, и подает большие надежды. Я очень люблю Грузию, но я вижу и отрицательное, и положительное.

Надо сказать, что мне очень нравится работать в Грузии, там потрясающие архивы. Но система гостеприимства такая, что надо очень рано вставать по утрам, и может быть, тебе удастся работать до 12, а потом уже начинается гостеприимство, которое, конечно, делает гостя безвредным. Вначале это, конечно, очень лестно, что тебя хотят кормить, поить, возить по стране. Но в конце концов понимаешь, что у такого гостеприимства есть и другая цель — чтобы ты не задавал неловкие, нетактичные вопросы и так далее.

>/p>

Путина выдвинул Березовский и вначале все думали, что, если Березовский нашел марионетку, эта марионетка таковой и останется.

Новейшая история Грузии в книге занимает всего несколько страниц, но, пожалуй, в них вы позволяете себе больше всего эмоций и сравнений. «Никто не мог предвидеть, что у Путина, выдвинутого, чтобы заменить больного Ельцина, окажется такая железная воля». «Министр внутренних дел Вано Мерабишвили построил новые участки со стеклянными стенами, выставляющими полицейских на обозрение, как проституток в голландском борделе». В этой главе вы пишете уже не так отстраненно, как в остальных, больше как журналист, а не как ученый, и это понятно. На каком материале вы анализировали историю Грузии ХХI века, что помогало сохранять объективность?

У журналиста есть редактор, у ученого его нет. По крайней мере у нас в Англии пока не вмешиваются в профессорскую работу, так что чувствуешь себя на свободе — и можно читателя шокировать (смеется). Путина выдвинул Березовский и вначале все думали, что, если Березовский нашел марионетку, эта марионетка таковой и останется. На самом деле Березовский очень ошибался, как мы теперь видим. Такие случаи, конечно, и раньше бывали. Когда выбрали первого Романова. Шуйский тоже сделал ужасную ошибку, думая, что Романовы — идиоты, которых легко контролировать.

В 70-е я встретился в Грузии с диссидентом Звиадом Гамсахурдией, который писал материалы о грехах КГБ, и я помог ему кое-что вывезти за границу. Так вышло, что я даже сыграл определенную роль в политике Грузии. Когда Гамсахурдию арестовали, нам дали знать, что если будет определенная сумма денег, можно выкупить его. Мы с другими профессорами в Лондоне собрали £2 тыс., но оказалось недостаточно. Так что мы тоже немного навредили Грузии: Гамсахурдия остался, его сломали, а потом он стал президентом катастрофичного качества.

Писать о новейшей истории очень сложно, потому что люди могут обижаться, особенно вот сыновья и внуки политиков и партийных вождей. В Грузии люди очень лояльны к своей семье. Так что бесполезно в Грузии критиковать Гамсахурдию — оба сына на меня, конечно, очень обижаются. У меня есть очень много друзей, и у нас есть расхождения — некоторые поддерживают Саакашвили, некоторые — Гамсахурдию, некоторые — новый режим, так что приходится избегать некоторых тем. Гораздо легче говорить о Средних веках.

Есть большое яблоко раздора — Абхазия, — и пока его не съедят, я не вижу выхода.

Ясно, что ваша книга для европейского читателя — один из основных нон-фикшн источников о грузинско-русских отношениях. Как вы оцениваете современную ситуацию? Что видно со стороны?

В истории Грузии Россия появилась довольно поздно — грузины просили помощи у России в конце ХVI века, но ответа не было до начала XVIII века. И потом грузины считали, что до Москвы далеко — можно давать всякие обещания, что мы будем вечно вашими вассалами, но до этого не дойдет. Это, конечно, ошибка. Особенно когда составили Георгиевский трактат (договор о покровительстве и верховной власти Российской империи с объединенным грузинским царством Картли-Кахети — прим. ред). Но все равно отношения с Россией — это только 300 лет, из трех тысяч лет это всего 10%. Хотя Россия, раз уж она пришла, остается на месте — и Грузии придется считаться с мощью России и искать способ с ней уживаться. Может быть, как Финляндии.

В 90-е годы казалось, что все испорчено — грузины были озлоблены от отсутствия электричества, газа, продуктов. Но сейчас отношения налаживаются. Тбилиси — очень гостеприимный город. Здесь к приезжим хорошо относятся. И в последнее время даже водители пешеходов пропускают (смеется), то есть появляется гражданское общество. И это очень хорошо.

Теперь в Грузию есть прямые рейсы, так что ситуация меняется к лучшему. И что удивительно в Тбилиси, народы живут вместе без конфликтов: это единственное место в мире, где иранец будет сидеть рядом с американцем и пить кофе, и никто не будет обращать внимания.

Конечно, есть большое яблоко раздора — Абхазия, и пока его не съедят, я не вижу выхода. Даже в Грузии теперь некоторые очень тихо говорят, что, может быть, стоит признать независимость Абхазии. Я согласен, потому что, если никаких других шагов не предпримут, Абхазия станет частью России. Это первый шаг, но для грузин это будет очень трудно и для абхазского режима тоже. Но это единственный выход. А дальше грузинам надо обустроить свою страну так хорошо, чтобы абхазы сами захотели попасть в Европу через Тбилиси. Без этих территорий Грузия не чувствует себя восстановленной страной.

Когда ученый анализирует материал так глубоко, как вы в книге о Грузии, обычно ему видны закономерности и он может делать предположения. Вы пишете, что грузины привыкли считать свою страну перекрестком империй, выгодным торговым и контрольно-пропускным пунктом, забывая, что, стоя на перекрестке, порой сложно двигаться вперед. Какие пути развития вы видите для страны?

Ну, как вы знаете, перекресток — хорошее место, если хочешь построить супермаркет и если ты гаишник. Но на перекрестке тебя тоже часто сбивают. И вообще стоишь и не знаешь, куда: налево, направо… и грузины тоже не знали, куда — в Россию, в Турцию, в Иран или как-то в Европу. Они иногда будто бы рады, что живут на перекрестке, будто бы товары перепродают из Китая в Европу через Грузию, и от этого они получают прибыль. Есть другие страны-перекрестки, Швейцария, например, которые живут прекрасно, просто припеваючи. Но перспективы зависят от того, смогут ли грузины обустроить страну до конца. У них уже есть демократия — свободные выборы, смена правительства без переворотов, у них есть судебная система, гораздо более здоровая, чем при Саакашвили, экономика растет в Тбилиси и в других городах, но в деревне все-таки дело обстоит довольно плохо. И политики у них разных качеств. У грузин очень много разных талантов, но самокритика — не сильная их сторона. Они хорошо изучают своих врагов, но своим друзьям слишком доверяют, по-моему.

Фото: пресс-служба «Азбука-Аттикус»

Очень много зависит от отношения Европы и Америки к Кавказу. И сейчас с новым президентом в Америке и с ослаблением Европейского союза перспективы уже не выглядят такими хорошими, как раньше. Им ведь важно иметь право работать в Европе, а они этого не получат. Грузины должны как-то развить свою собственную промышленность, но пока им это плохо удается.

Вы закончили большую работу о Грузии, за какую тему возьметесь теперь?

Я собирался писать о крымских татарах. Мне это кажется интересным и актуальным. Есть очень много материала, но он рассеян по всему миру — что-то в Иране, что-то в Каире. Потому что русские в 1833 году конфисковали все рукописи и документы, история ханства почти потерялась. Чтобы ее восстановить, нужны особые знания. Я читаю по-турецки, но это все написано на арабской графике, и мне не хватает хорошего помощника. А в Англии уже не обучают арабской графике. Крым, конечно, сейчас на первых полосах всех газет, но издатели пока потенциально этой книгой не очень интересуются.

А второй свой проект я называю «Блеск и нищета русской медицины». Это русские врачи второй половины ХIХ века. Для работы над этой темой мне надо прочесывать еженедельную газету «Врач», но на Западе нет полного комплекта «Врача» — надо ехать в Харьков, Иерусалим, в Хельсинки. В той же Москве комплект хранится в двух разных местах. Если получу грант — смогу позволить себе жить в Хельсинки и работать. История русской медицины совершенно удивительная, я удивляюсь, что ваши ученые об этом не пишут. Есть работы о врачах знаменитых — о Пирогове, о Боткине, но нет статьи о среднем русском враче, который очень страдал. В России много врачей, в том числе и женщин, а ведь русские врачи появились буквально из ниоткуда после Крымской войны — до Крымской войны в России большинство врачей были немцами. И вдруг военно-медицинская академия поняла, что без врачей проиграешь войну — больше солдат потеряешь от болезней, чем от пуль. Так что я думаю, это интересный проект, который, к тому же, не будет меня так нервировать.

Девятнадцатый век поспокойнее двадцатого?

Да-да. Я в прошлом году переводил Шаламова, жена помогала мне — и у нас был общий ужас и кошмар. Все снились мотыги, лопаты, тачки. Может, это и ошибка — переводить всего Шаламова. Знаете, что мне помогало отвлечься — я шел в сад и колол дрова.

У нас недавно, кстати, вышла книжка про то, как правильно колоть дрова. Называется «Норвежский лес» и, говорят, очень популярна в Британии.

О! Очень популярна. У меня она тоже есть. Отличная книга. Мне жена подарила, как раз чтобы я учился правильно колоть дрова, распиливать, в поленницы укладывать. В Лондоне сейчас очень модно топить дровами. Мы тоже сжигаем немало дров. Я сам колю, распиливаю. Конечно, я не такой опрятный, как этот норвежец, но кое-чему я уже научился.

Дональд Рейфилд
Дональд Рейфилд

Значит, ваша отдушина — сад и камин. Чем еще от работы отвлекаетесь?

Раньше увлекался экзотическими животными. Я был даже сотрудником зоопарка, когда московскую гигантскую панду привозили в Лондон, чтобы встретиться с нашей самкой. Но наша панда была влюблена в смотрителя, а московская панда впервые в жизни, кажется, увидела настоящий бамбук. Он взял охапку и больше не отходил от нее. И вот стоят два директора зоопарка, советский и британский, смотрят друг на друга с подозрением: каждый боится, что украдут или отравят его панду. Стоит пожарный со шлангом на случай, если любовь будет такая сильная, что панды исцарапают друг друга.

Но московская панда променяла любовь на бамбук.

Да. На все это посмотришь, и снова можно садиться за серьезную работу.