— Хотелось бы начать с самого главного: почему, собственно, мы все здесь, в Токио?
— Я давно хотел сыграть на крыше небоскреба. Мечта стала реальностью вместе с Johnnie Walker. Как оказалось, мои жизненные правила совпадают с новой философией бренда.
— А что конкретно тебе в этой философии близко?
— Анализируя все происходящие со мной вещи, я пришел к выводу, что кредо «Позитив ведет дальше» как раз работало в моей жизни. Я не ездил в Индию, никогда не искал бога, просто в процессе стало понятно: когда ты по-настоящему любишь то, что делаешь, и идешь по жизни с позитивом, все всегда получается. Просто такое жизненное правило, инструкция. Стоит обратить на это внимание и следовать такой установке. К примеру, я занимаюсь музыкой, которая, в теории, вообще никакого отклика в нашей стране находить не должна.
— Почему?
— Потому что мы живем в обществе с очень «уверенным» менталитетом. Возможно, это связано с историческими моментами, с определенным временем. Десять лет назад ответом на мои действия со стороны коллег и десяти слушателей всегда были комментарии: «это сложновато», «почему на английском?», «надо поехать на "Новую волну", надеть джинсы с порванными коленками, белую рубашку, и вперед!» Но, представляя себя в этой роли, я понимал, что не буду получать ничего. Грубо говоря, я готов был жертвовать вниманием к себе, лишь бы не оказаться в неестественной для меня ситуации. Все по-разному устроены.
— Скажи, ты можешь выделить какие-то условно важные шаги в своей жизни, и является ли для тебя подобным шагом то, что с тобой происходит здесь в Токио?
— Да. Допустим, возьмем музыкальную школу. Я пришел играть на барабанах. Это была моя детская мечта. Оказалось, что на барабаны берут с восьми, а мне пять. Как бы выкрутиться? Мне предложили пойти играть на трубе, но меня ужасно испугал преподаватель. Мамой этот вопрос был решен — в итоге появилось фортепьяно. Выход был найден такой: пока до восьми лет фортепьяно, а потом барабаны. В процессе появилось ощущение, что…
— К черту барабаны!
— К черту барабаны, потому что это немного сужает специальность. Фортепьяно, в итоге, открывает доступ ко всему приятному для тех, кто хочет «поработить мир» (смеется). Потом была трансформация из классической музыки. Я познакомился с джазом. Мне встретился хороший человек, который стал для меня настоящим учителем. Я довольно успешно развивался в юношеской классической музыке, а вот эта встреча понесла меня в сторону джаза. Открылись какие-то вещи, из-за которых у меня началось большое количество проблем. Я умничал на сдаче всяких экзаменов, и пытался учить своих преподавателей. Меня начали все напрягать, и закончилось это печально, меня отчислили. Я был мальчик-вундеркинд, а потом стал нахалом, который вдруг почему-то решил, что может поучать.
— Система не потерпела!
— Да! В итоге, все равно мое основное образование — классическое. Потом я его продолжил, но этот надлом и то, что я смог сохранить любовь к «свободной» музыке, расширило возможности, позволило мне не ограничиваться одним стилем или жанром.
— Ты упорно делаешь вещи, которые интересны тебе, вопреки всему. Ты поешь по-английски, а не по-русски, так, а не эдак, о том, а не об этом, и в этом есть в каком-то смысле очень настырная любовь к свободе.
— Ты знаешь, все мои амбиции мало интересны миру. Какая разница, что я думаю, все равно миллион людей делает по-другому. Но приятно, когда ты немножко ломаешь систему. Пусть даже это маленькая дырочка, но ты ее проковырял сам… И это важно. При этом ценность всего, чего бы я ни коснулся, по достижении становится сомнительна. То есть я, к сожалению, не понимаю…
— Этого ли я хотел?
— Просто оно уже случилось, и что? Прекрасно помню момент, когда я жил в Магадане и мечтал стать хорошим джазовым пианистом в Хабаровске, например. Я тогда действительно думал, что это будет очень классно. Потом я жил в Хабаровске и хотел поработать с группой «Сливки» в Москве, или кем-то вроде них. И вот это приходит, все интересно, здорово, опыта набрался, но возникает вопрос: «И что?». Становится скучно. И так все время! Я уверен, что это часть системы, которая двигает меня вперед. Мне крайне приятен момент, когда я думаю: «Вот сейчас я это сделаю!». Иду к своей цели с позитивом, с правильным настроем и добиваюсь поставленных задач.
— А ты не думаешь, что тот самый позитив и есть двигатель, собственно?
— Безусловно. Большинство достижений связано с позитивным мышлением, и вообще жизнерадостным настроем. Зачастую внутри меня происходит какая-то буря эмоций, и многое пугает, но если бы я действительно позволил страху захватить меня по-настоящему, и не защищался бы радостным настроем, и позитивным (это мое любимое слово, кстати) отношением к сложностям, — я бы, наверное, просто сошел с ума. Страшно было идти на тот же «Голос» и петь людям, развернутым к тебе спиной, но вера в некую свою правоту и успех заставляла идти вперед.
— У тебя есть свое определение успеха, его ощущение? Ведь каждый для себя его определяет по-своему.
— Тут у меня тоже своя система координат. Я люблю то, что делаю, и мои амбиции распространяются бесконечно широко относительно того, чтобы моя музыка звучала везде, чтобы она была востребована, и люди ее любили. Но сам я никогда не хотел быть заметным. Сейчас мне уже понятно, что неотъемлемая часть успеха музыки это, в общем-то, тот, кто ее делает. И желательно, чтобы это была нескучная личность. Ощущение успеха у всех разное — кто-то машину себе купил и чувствует себя успешным, и это здорово. Важно найти свою формулу. И свои возможности. Думаю, в моем случае успех — это когда ты знаешь, что тебя любят. Другими словами — ты знаешь, что у тебя хорошо получается то, что ты любишь делать.
— То есть получается, люди любят и слушают музыку не только из-за самой музыки, им важно кто ее делает? И хочется, чтобы это был интересный человек, потому что они ищут для себя ориентиры…
— Мне сложно об этом рассуждать, потому что я-то музыку люблю «по-музыкантски», для меня огромное количество записей никак не ассоциируются с людьми. Например, я мог с удивлением обнаружить, что парень, которого я слушаю пять лет, не темнокожий — я-то был в этом уверен.
— Расскажи про саму Японию, действительно ли была такая мечта? Или это была одна из предложенных идей, и ты подумал «Дааа! Это классно».
— Ты знаешь, мы как раз не дошли до этого момента моего развития. Был институт, и … Моя мама — учитель, и в какой-то момент я чувствовал себя несколько ущербно, с точки зрения финансового положения. Меня раздражало, что я не могу купить себе синтезатор.
— Это бесит.
— Да, ужасно. У меня был хороший преподаватель, очень талантливый бас-гитарист. Он, видимо, симпатизировал мне, видел во мне музыканта, которому надо как-то помочь, и подбросил мне самое ужасное в моей жизни предложение по работе… в Японии. После того, как я стал более или менее заметным, информация попала в прессу, и некоторые очень красиво об этом писали: «Он работал в Японии, это здорово»! На самом деле, это был полный кошмар. Меня постоянно спрашивали, мол, расскажите. Но в этом не было ничего классного, потому что платились микроскопические деньги, которые даже не выдавались на руки во время пребывания.
— Удобно!
— Очень. Я жил в вагончике. Играл в ресторане. Не было того Токио, который я могу увидеть сейчас. А тогда, надо сказать, разрыв между Хабаровском, например, и этой страной будущего был просто чудовищный! То есть я буквально оказался на другой планете.
— А когда это было?
— Это 1999 и 2001 годы. Такое количество совершенно новых входящих данных поступало в голову, что это сводило с ума. И я не мог все попробовать, к сожалению. Мне выдали телефон на работе для связи. И я помню, что привез его в Хабаровск, думал, смогу там его подключить. Естественно, это не сработало, другая связь. В итоге, он лежал у меня на рабочем месте — люди приходили, говорили: «Что это такое?». Я отвечал: «Да из Японии привез… С Японией общаюсь…»
Проект с Johnnie Walker вызывает нечто ностальгическое, воспоминания о классных моментах в Токио из прошлой жизни. Сейчас я сюда вернулся осуществить давнюю мечту, которая казалась несбыточной. Мы сыграли мини-концерт на крыше токийского небоскреба. Это очень важное и серьезное событие для меня.
— Я знаю, что пришлось столкнуться с некоторыми трудностями по пути к мечте.
— Да, само мероприятие оказалось не самой легкой затеей. Здесь довольно сложно решить нюансы, которые в Москве вроде как не проблема, этому сто рублей, тому сто рублей… С другой стороны, я сам очень фанатично отношусь к работе и не понимаю людей, которые мыслят иначе. Японцы работают все время, для меня это близкая идеология, и мне очень импонирует, что они «не выключаются» никогда. Например, стоит обратить внимание на то, как они показывают дорогу. Они идут с тобой до того места, которое тебе нужно! Где еще тебе так покажут дорогу?
— Расскажи, какая у тебя следующая мечта?
— Каждый музыкант хочет получать общеизвестные награды, и выступать в определенных залах.
— В каких хотел бы выступить ты?
— Во всех главных залах, и это нормально. Мне кажется, люди многих профессий, моей точно, не выходят из подвалов, не берут инструмент в руки, не начинают истязать себя пением, если они не хотят, чтобы их все знали и любили. Если они утверждают обратное, скорее всего, это ложь. Сейчас модно говорить: «я делаю это для себя». То есть исполнителю вроде как не важно, что на его выступления ходит пять человек. Наверное, круто так рассуждать, но мы ведь знаем, как бывает на самом деле. Я считаю, что любой художник, например, хочет, чтобы его полотна висели в лучших галереях и лучших коллекциях. Люди снимают кино, чтобы его увидели многие. Это закономерное, абсолютно нормальное движение.
— Все-таки, вернемся к мечтам. Какие есть еще?
— Как вариант — хочется получить «Грэмми», в области, например, «музыка для кино». Я упражняюсь в данном вопросе.
— А, кстати, есть кто-нибудь, для кого хотелось бы написать музыку?
— Я забыл его фамилию, наш любимый режиссер, который Ди Каприо снял в последнем фильме… Иньярриту! Это по-настоящему, красиво. Это точно искусство, но еще и коммерческое кино. Я не гнушаюсь и легко признаюсь, что мне нравится коммерческий продукт, я просто не люблю коммерческий продукт плохого качества, такой ширпотреб, который рассчитан на примитивного человека, реагирующего на любые триггеры. Это меня раздражает. Когда в коммерческом продукте есть красивое и настоящее, что, к счастью, тоже бывает, — мне это очень нравится, как в случае с Иньярриту.
— Твоя музыка это коммерция или арт?
— Коммерция.
— Твой арт стал коммерцией, как мне кажется.
— Вроде того. Эта музыка хочет понравиться. Это не попытка быть доступным, это именно попытка понравиться. Где-то внутри тебя живет артист с вопросом: «Сейчас я это выложу, и сколько насобираю лайков?». Ты переживаешь за то, что ты сделал, и хочешь, чтобы люди это полюбили.
