Проект появился восемь лет назад. Нелли Уварова придумала его вместе с подругой Еленой Вахрушевой. С самого начала они решили, что справляться будут сами, без помощи благотворительных сборов или грантов. «Наивно? Очень» — пример социального предпринимательства. Сегодня у проекта несколько собственных мастерских, в которых работают художники с особенностями развития. Свитшоты, футболки, подушки, кружки и другие сувениры с их авторскими рисунками можно найти, например, в фирменном магазине на «Артплее», а также в интернет-магазинах, включая гигант Wildberries. С каждым годом тех, кто хочет дарить подарки со смыслом, по словам Нелли Уваровой, становится все больше. Впрочем, цель «Наивно? Очень» совсем не в том, чтобы «нести перед собой знамя особых людей», а в том, чтобы доказать им: они такие же члены общества, как и все, имеющие возможность заниматься тем, что они любят.
— У каждого человека, пришедшего в благотворительность, есть своя собственная история. Какая была у вас? В какой момент вы поняли, что хотите основать свой социальный бизнес?
— У меня не было амбиций сделать свой собственный проект, в том смысле, что «мой и больше ничей», просто было огромное желание помогать конкретным людям, поэтому все развивалось поступательно, шаг за шагом. Разовая помощь хороша, но она как круги на воде: они проходят и снова тишь да гладь. Я понимала, что меня такой вариант не устраивает. Я полюбила конкретных людей, а когда ты любишь кого-то, то хочешь, чтобы у него все было хорошо не временно, на какое-то мгновение, а постоянно. Ты этого желаешь искренне, всем своим существом. При этом нужно понимать, что проблемы этих особых людей нужно решать ежедневно, ведь состояния в связи с диагнозами нестабильны, и единоразовая поддержка опять же не принесет толка в полной мере. Поэтому и возник наш проект. В моей жизни был момент, когда я ушла из театра в декретный отпуск в связи с рождением первого ребенка. У меня появилось время, чтобы все обдумать, и я наконец решилась. До этого было желание помогать, но оно никак не выливалось в действия, потому что не хватало ресурса задуматься над вопросом «а что могу сделать лично я?». А когда ответ появился, мы основали «Наивно? Очень» и открыли интернет-магазин. При этом, должна заметить, я совершенно не бизнесвумен, не человек из этой среды, знакомый с ее законами, так что мы все осваиваем по ходу действия пьесы. Возникает вопрос, мы его решаем, и так постепенно двигаемся дальше.
— У вас на сайте в описании проекта можно прочитать такую формулировку: «есть люди, которые совсем не похожи на других». Как вы думаете, сегодняшнее общество умеет воспринимать и принимать таких особых людей, которые видят мир иначе?
— Мне кажется, процент людей, готовых принимать искусство особых людей, возможно, не очень большой, но нас так много, что это в любом случае ощутимо. В самом начале я осознала это даже на простом примере из собственной жизни. Когда я дарила такие подарки, они всегда находили отклик, причем очень яркий. «Значит, это нравится не только мне, нравится моим друзьям», — думала я. А потом мы организовали свою ярмарку, сделали спектакль, чтобы привлечь аудиторию. И туда пришли уже не знакомые, а просто зрители со своими детьми, разных профессий, разных характеров, и мы могли наблюдать их реакцию. Она снова была восторженной. Тогда стало понятно, что дело не в том, что мой круг знакомых — актерский, творческий — видит мир так же, как его видят особые художники, но в том, что людям разных возрастов и самых разных характеров и жизненных укладов тоже близко и интересно это искусство. В то же время мы понимаем, что это не массовое искусство, это было очевидно с самого начала. Но мы готовы занять ту нишу, которая нам отведена, с достоинством.
— Ваш проект с самого начала был заявлен как самостоятельный социальный бизнес, так что целью в том числе было выйти на самоокупаемость. Почему вы выбрали именно такой путь в социальной сфере?
— Мы сразу решили определить для себя, какой берем курс и чего именно хотим добиться своим проектом. Мы верили, что наивное искусство может продаваться и иметь успех, поэтому сразу пошли по пути социального предпринимательства. У нас было много стихийных шагов на пути, но этот совершенно точно был осознанным. Есть еще такой момент: когда речь идет о ярмарках, где продается искусство особых людей, или о благотворительных акциях, то часто мотивацией к покупке становится чувство жалости. То есть ты не можешь быть уверен, что человек купил эту вазу, потому что она ему понравилась и нужна. Возможно, кто-то решил помочь от доброго сердца, поучаствовать в сложной жизни особых ребят. Мы выбрали другую — и очень рискованную — стратегию: не нести впереди себя это знамя. Мы хотели, чтобы сначала прозвучали их работы, чтобы они говорили сами за себя. Мы даже устроили эксперимент: привезли картины ребят, просили посмотреть на них эксперта, не рассказывая ему ничего об авторах. Он очень высоко оценил эти работы, а потом мы сказали, что эти художники — ребята с разными психоневрологическими диагнозами. Он сказал, что в таком случае эти произведения становятся совершенно бесценными, потому что они еще и с историей. Так что мы сознательно пошли на этот шаг, чтобы понимать, нужно ли творчество особых людей само по себе. И да, мы выиграли.
— Учитывая экономическую обстановку последних лет, это, вероятно, был непростой процесс?
— Да, было совсем непросто, но нам было важно доказать, что мы можем, что у нас получится изменить жизнь ребят, показать, что они могут работать. Нам было важно, чтобы сами ребята понимали, что они не просто рисуют милые картиночки и их жалеют и покупают эти картиночки, а чтобы они понимали, что они авторы, они работают наравне с другими художниками. Мне кажется, нам удалось поднять их самооценку, у них появилась цель в жизни, теперь они не живут одним днем. Один из наших художников, например, остался на лето в Москве. Остальные разъехались — кто в специализированные летние лагеря, кто с родителями на отдых. Так вот он пришел и говорит: «Как это у нас не будет занятий? Как это мы не будем рисовать?» Это было еще до того, как у нас появилось свое помещение. Когда мы переехали в собственное пространство, он все время приходил очень рано — прямо к 8 утра, так сильно хотел поскорее сесть за работу. И мы все пытались объяснить: «Все приходят к 10, и ты должен тоже приходить к 10», нужно было, чтобы он понял — у рабочего процесса есть свои определенные рамки. И вроде бы нам это удалось, но недавно мы совершенно случайно узнали, что он пришел в выходные и всю субботу-воскресенье нарезал ткань на 385 подушек. (Смеется.)
— Руководители многих компаний явно позавидуют такой инициативности. Насколько важно вам донести до художников проекта, что они не только творческие люди, но в то же время его сотрудники?
— Это самое приятное — процесс увлекает ребят настолько, что они не хотят расставаться с работой. Что касается вопроса о коммуникации с художниками, хочу еще раз повторить, что ни о какой нашей к ним жалости речи, безусловно, не идет. Мы четко формулируем и для себя, и для них, что они — сотрудники, а значит, у них есть свой круг обязанностей. Понятно, что мы делаем скидки множественного характера, но у нас давно выработался такой алгоритм действий, что, если кто-то нарушает правила, существуют и выговоры, и какие-то наказания, потому что все-таки у нас коллектив, мы должны соблюдать правила — все по-взрослому. И ребята, почувствовав себя полноценными членами общества, хотят продолжать этот путь. И когда сталкиваются с жалостью, то, мне кажется, уже не понимают, что их жалеют. Они сами ощущают себя совсем иначе. В любом состоянии человек может быть счастлив до момента, пока ему не расскажут, что он несчастлив в этих обстоятельствах.
— Встречаясь в жизни с особыми людьми, многие часто теряются, говорят, что не знают, как себя вести. Вы можете сформулировать какой-то совет?
— Главное — не рассказывать человеку, что с ним что-то не так. И тогда вы ничем его не потревожите, ничем не обидите и он, уверяю, ничем вас не обидит, даже если вам кажется, что он ведет себя странно. Здесь важно, как, на самом деле, и при любой другой коммуникации, уметь слушать и прислушиваться. Конечно, бывает, что вы первый задаете вопрос, а он вдруг отвечает не на него, а на то, что у него сейчас в голове. Просто надо подхватывать это и дальше вести диалог. У нас часто начинается разговор с одного, а потом уходит совсем в другое. И от этого, знаете, появляется ощущение, что одновременно услышал ты и услышали тебя. Внутри общения с особым человеком всегда существует своя логика. Да, для этого нужно некоторое терпение, но при этом ваши представления и об общении, и о мире переворачиваются с ног на голову. У нас ребята сами развозят заказы, так что довольно часто мы получаем звонки и письма вроде: «Я даже не ожидал, что автор этого "барсука" сам привезет заказ. Какой замечательный парень. До этого я боялся общаться с особыми людьми, а сейчас понимаю, что это было очень зря».
— Для нас всех очевидно, как строятся рабочие отношения. Мы выполняем работу, получаем за нее зарплату. Понимаем, что 1000 рублей — это одна сумма, а 100 000 рублей — другая. А какие отношения с деньгами у художников проекта?
— Часто нам приходится подключать психолога, потому что эти отношения, конечно, простыми не назвать. У нас много разных случаев, когда ребята получали зарплату и тут же спускали ее на какие-то пустяки в первые же несколько часов. Мы стараемся учить их финансовой грамотности. Для них сам факт, что они получают зарплату, важен для ощущения себя. И кроме того, это очень много значит для родителей, для тех, кто сопровождает жизнь ребят.
В любом состоянии человек может быть счастлив до момента, пока ему не расскажут, что он несчастлив в этих обстоятельствах.
— Насколько велика команда «Наивно? Очень» на данный момент?
— Художников сейчас 15 человек. У нас есть костяк, который работает каждый день — это самые социализированные ребята. Есть те, кто работает через день, кто-то — 2–3 дня в неделю. Если все будут выходить на работу ежедневно, мы даже в помещении своем не уместимся. (Улыбается.) Сначала мы думали, что художники будут работать на базе мастерских в колледже, а мы будем просто реализовывать их продукцию. Хотели быть просто мостиком, просто продавать. А потом все сложилось так, что мы рискнули взять на себя и производство тоже. Так что наша команда растет, а мы нацелились на то, чтобы развивать мастерские — текстильную, керамическую.
— А как происходит общение внутри коллектива, между ребятами? Любой офис знает, что такое рабочий конфликт, случалось ли что-то подобное у вас?
— Сначала мы были настроены очень романтически, достаточно долго у нас не было никаких крупных конфликтов. Но в какой-то момент возникли некоторые проблемы: появилась ревность, заговорили амбиции. Пришлось объяснять, что, если пришел новенький и ему уделяется больше внимания, это не значит, что остальных мы любим меньше. Но это штатные ситуации, мы с ними всегда справляемся. Тут, как и с собственными детьми, все решают терпение и любовь. И, конечно же, помощь психолога. Дружественный климат очень важен, его нужно сохранять всеми силами. Иначе никто не захочет к дверям, которые открываются в 10:00, прибегать к 8 утра. (Смеется.)
— Надписи и рисунки на футболках и свитшотах, которые мы выбираем, всегда связаны с нашим настроением. Какой любимый принт у вас на сегодняшний день?
— Ох, выбрать что-то одно мне сейчас будет сложно. Одно из последнего, что, скажем так, во мне задержалось, — это «Не бойся, я с тобой!». У меня дочь начала читать, и когда мы садимся заниматься, она поднимает глаза, видит эту фразу и понимает — что бы ни было, она не одна.
