|
Прославленный литовский режиссер показал своего «Бориса», поставленного в Национальном театре Вильнюса, на фестивале «Сезон Станиславского». Изначально Някрошус должен был работать над спектаклем в Москве. Уже прошел кастинг актеров, но в итоге премьеру сыграли не в России, а в Литве. В столице постановка шла всего два вечера, и тем, кто не смог на ней побывать, теперь придется отправляться за сильными театральными впечатлениями в Вильнюс. С другой стороны, в 80-х москвичи ездили туда на выходные специально, чтобы посмотреть спектакли мастера.
Для тех, кто видел недавние спектакли Эймунтаса Някрошюса, а в особенности его пронзительную «Книгу Иова», было очевидно, что в «Борисе Годунове» не будет ни боярских шуб с шапками и прочего исторического антуража, ни сложных метафор — последние годы литовский мэтр тяготеет к минимализму.
В «Борисе» минимализм доведен до предела. На сцене почти нет декораций, царские палаты, Соборная площадь и корчма на литовской границе обозначены лишь условно, а в массовых сценах участвует не больше десятка человек.
|
|
Можно было догадаться и о том, что в этом спектакле не будет явных примет сегодняшнего дня: сводок новостей из горячих точек, телеэкранов и эстрадных номеров, подсказывающих зрителю, если вдруг он сам этого не понял, что пушкинская драма не только про смутные времена четырехсотлетней давности.
|
|
Някрошюс всегда ищет образ, подчеркивающий вневременность происходящего. В «Борисе Годунове» это крутая лестница, погруженная в полумрак, позади которой маячит белоснежное здание, в котором угадываются очертания московского «Белого дома». Лестница напоминает одновременно подъем зиккурата и кремлевскую стену с табличками-надгробиями (на одной из табличек выведена фамилия — Гагарин). По ее ступеням кубарем слетит вниз, не удержавшись на вершине, царь Борис, и уже внизу произнесет:
«Достиг я высшей власти…». И покатится дальше от сцены
к сцене, все время вниз, к смерти, предательству доверенных
лиц и финальной фразе «народ безмолвствует».
Спектакль Някрошюса — о природе власти и ее хрупкости: вот-вот выскользнет из рук и разобьется, как хрустальная ваза, которую царь Борис держит не в руке, как державу, а где-то сбоку, чуть ли не подмышкой. Или рухнет, как те зиккураты, которые оказались на территории современного Ирака. Кто знает, что будет с ними, простоявшими тысячелетия, в ближайшие дни.
|
|
|
|
Основной закон минимализма в искусстве — «меньше значит больше». Поэтому каждый из символов, созданных литовским режиссером и его постоянными соавторами, сценографом Мариусом Някрошюсом и художником по костюмам Надеждой Гультяевой, буквально врезается в память. В какой-то момент замечаешь, что ножки стула, на котором сидит сначала Борис, а потом Самозванец, обернуты красным кумачом. А народ, в начале спектакля марширующий в деревянных колодках, снимает их, чтобы сложить у лестницы, как подпорки.
Единственная сцена, на которую в пушкинском тексте нет и намека, заставляет вновь и вновь возвращаться к ней. Смерти Бориса и предательству бояр,
|
|
переметнувшихся на сторону Самозванца, вслед за которым на Москву придут война, голод и всяческие несчастья, предшествует падение на московскую землю ангела. Или, может быть, одного из первых воздухоплавателей, попытавшегося подняться над землей? Собравшиеся на площади зеваки недолго ему дивятся, а потом набрасываются и ощипывают крылья.
Заставляет задуматься и финал. В спектакле вильнюсского театра он проходит не в молчании, а под стук колодок, которым народ встречает требование кричать здравие новому правителю. Известно, что Пушкин переписывал конец пьесы дважды. В первом варианте толпа равнодушно кричала то, что от нее требовалось, во втором — безмолвствовала. По Някрошюсу, возможен и третий вариант.
|
|
