Стиль
Впечатления Скрипочка в космосе. Писатель Григорий Служитель — о вирусе, границах и страсти
Стиль
Впечатления Скрипочка в космосе. Писатель Григорий Служитель — о вирусе, границах и страсти
Впечатления

Скрипочка в космосе. Писатель Григорий Служитель — о вирусе, границах и страсти

Фото: Fine Art Images/Heritage Images/Getty Images
Друг «РБК Стиль», писатель и актер Студии театрального искусства Григорий Служитель размышляет о том, почему в лицах прохожих, помимо испуга, еще вчера можно было заметить восторг и как мы чувствуем и переживаем ее — эту бурю сегодняшнего дня.

Всеобщая тревога превращает мир в единый межконфессиональный собор. Как-то само собой, не заглядывая в «Википедию», усваиваешь значение древнего жеста — молитвенно сомкнутых ладоней. Этим человек показывает, что у него отсутствуют злые намерения, что он смирен и готов ко всему. Да, человечество сталкивалось с гораздо более опасными эпидемиями. Процент фатальных исходов у заразившихся коронавирусом крайне низок, тем не менее люди боятся. Боятся даже не столько дефицита, безденежья, не говоря уже о страхе, собственно, заболеть (во всяком случае, среди моих знакомых мало кто боится самого COVID-19).

Людей пугает, что наш шарик оказался до такой степени маленьким и уязвимым. Ведь нам хотя бы в воображении нужно представлять себе какой-нибудь островок, недосягаемый для инфекций, дефолтов и обнулений. Хоть где-нибудь. Более того: землян бесит, что мир вдруг перестал соблюдать свои обязательства (но откуда мы взяли, что он нам что-то должен?). В ситуации, когда в стране случается экономический кризис, происходит грандиозный пожар в торговом центре или сборная по футболу продувает принципиальный матч, мы знаем, кто виноват. Человеческому возмущению нужен исход, виртуальная мишень, на которую можно будет направить свою ненависть. Человеку нужен преступник, которому общественность, карая пальцем воздух, может вынести суровый, но справедливый вердикт.

Фото: Roger Viollet via Getty Images

Но в ситуации с коронавирусом совершенно не понятно, кого обвинять. ЦРУ? Летучих мышей? Тайную ложу Биробиджана? Классовые, расовые и гендерные, да и какие угодно границы настолько размыты, что заразиться может как премьер-министр Великобритании, так и кассирша Валя. Как вокалист Rammstein, так и Лев Лещенко, как тайский рыбак, так и выгонщик альпак в высокогорье Перу. Такая вот вывернутая наизнанку демократия. Единственное, кому COVID-19 отдает трагическое предпочтение — старики (и, к слову, как только мэр столицы предписал им не покидать свои дома, тут-то они вдруг и запрудили московские улицы). Выглядит это устрашающе и грандиозно: огромный город, по которому беззаконно снуют туда-сюда пенсионеры с продуктовыми тележками в шотландскую клетку.

Догуливая в одиночестве последние свободные деньки, я смотрю на пустые московские улицы и пытаюсь запомнить их такими, какие они есть. Ничего страшного за время домашнего заточения с ними не случится, но такое чувство, что покидаешь родной город, как турист любимые места. Солнце светит с исключительным усердием. Наверное, чтобы уж все разглядеть как надо, чтобы ничего не скрылось от глаз. Небо над головой синеет какой-то небывалой, кватрочентовой лазурью. Даже одуванчики объявились за два месяца до положенного срока (что-то подсказывает мне, что как только в городе введут жесткий карантин, погода тут же и испортится). Почему все в эти дни такое особенное? Потому что красоте нужен свидетель. И в отсутствие актеров декорациям самим приходится исполнять центральные роли. Это нам только кажется, что предназначение города сугубо утилитарное. Город — это не функция, это одежда пространства.

Прозвучит, наверное, странно, но я замечаю в лицах некоторых прохожих, помимо растерянности и тревоги, одну парадоксальную черту — восторг. У кого-то этот восторг превалирует над другими чувствами. Неизвестность раскрепощает воображение, и тот, у кого что-то не складывалось в нынешних обстоятельствах, рассчитывает на большую удачу в будущем.

Ко мне на днях подошел мужик и попросил 50 руб. Я правдиво ответил, что забыл кошелек дома. Мужик поправил маску и сказал, что переводы тоже принимает. Потом потупил глаза и как-то грустно добавил, что обязательно вернет мне деньги, как только закончится вся эта катавасия. Я перевел ему 50 руб.

— И что, — говорю, — вот правда вернешь?

— Нет, конечно, — ответил Алексей Дмитриевич Ф., — не верну никогда.

— ?

— Клятвы, данные в бурю, забываются в тихую погоду.

Фото: Roger Viollet via Getty Images/Roger Viollet via Getty Images

И он прав, этот Алексей Дмитриевич Ф. Буря чувствуется на каком-то физиологическом уровне. Недаром, помимо пресловутой гречки с туалетной бумагой, с прилавков сметают еще и презервативы. Население планеты внезапно помолодело до пубертатного состояния: незнакомые мужчины и женщины провожают друг друга дикими взглядами, томятся, млеют и с тоской готовятся к заточению в кругу семьи. Очевидно, что у природы для нас всегда наготове некий сюрприз. Как только мир входит в зону турбулентности, наш организм включает защитный механизм: страсть и желание. С точки зрения биологии, это стимул для воспроизведения себе подобных. С точки зрения простых человеческих чувств — протест против смерти.

Я уподобил мир собору, но в условиях вынужденного одиночества точнее было бы сравнить его с монастырем. Но ведь и путь монаха, по сути, обречение самого себя на пожизненный карантин. И если уж продолжать религиозные аллюзии, ведь и само слово «карантин» происходит от итальянского quaranta — сорок. Как тут не вспомнить сорокадневное уединение Христа в пустыне. Да еще и в эти дни, совпавшие с Великим постом. Самоограничение — это испытание. Пускай и навязанное извне. Впрочем, никто ведь особо и не старается изменить свой образ жизни. Нам всего лишь, как в компьютерных играх, приходится упростить графику своего быта до уровня 8-битной приставки (я, кстати, от скуки даже спустил с антресолей приставку Dendy. Режусь в «танчики» и «Супер Марио»).

Самое серьезное испытание — это научиться жить с родными заново. И не только с ними, но и с самим собой. Слава богу, в социальных сетях хоть на время улеглись политические страсти. Диванные войска демобилизовались. Как никогда чувствуешь условность, если не сказать глупость любого фундаментализма — национального, культурного или политического. Под одним постом о войне на Донбассе я увидел такой комментарий: «Бойцы обеих армий, не забывайте надевать защитные маски! В противном случае вы рискуете заразиться и умереть. И тогда некому будет друг друга убивать. Будьте бдительны!»

Или вот удаленка… Да что вы знаете об удаленке! Оказывается, когда умер Паустовский в 1968-м, отпевали его, так сказать, дистанционно. Тело его в это время находилось далеко от храма. Время было такое. Не разрешалось.

Фото: Jill M. Dougherty/Getty Images

Нынешняя пандемия — это проверка для всех нас. Испытание серьезное, но не фатальное. Гораздо труднее будет справиться с психологическими последствиями. Думаю, если что-то по-настоящему и ограждало нас последние 70 лет от третьей мировой войны, то это футбол и рок-культура. Именно в эти стези можно было направить излишек агрессивной энергии. Надеюсь, что побежденный коронавирус отсрочит глобальный конфликт еще на неопределенный срок.

Недавно я узнал, что на МКС находится космонавт по фамилии Скрипочка. Есть в этом что-то, что подталкивает кровь к сердцу… Русский космонавт за сотни километров от Земли. За поволокой циклонов черт разберешь, где там Крым, а где Мадагаскар. И вот Скрипочка прильнул к иллюминатору, положил щеку на ладонь и, плавно вращаясь по окружности, наблюдает за нашей безнадежной, но все-таки безгранично нежной планетой. Слезы медленно капают из его глаз и потом долго вальсируют по кабине космической станции.