Стиль
Впечатления Некоторые вопросы теории катастроф: почему все полюбили сериал «Чернобыль»
Стиль
Впечатления Некоторые вопросы теории катастроф: почему все полюбили сериал «Чернобыль»
Впечатления

Некоторые вопросы теории катастроф: почему все полюбили сериал «Чернобыль»

Фото: kinopoisk.ru
«Игра престолов» подошла к концу, а телесезон еще нет: на HBO показывают мини-сериал об аварии на Чернобыльской АЭС, ее жертвах и ликвидаторах. Игорь Кириенков рассказывает, какими получились первые три эпизода.

Поп-культура давно не живет юбилейными циклами: фильмы, сериалы или книги, посвященные крупным историческим событиям, часто выходят без всякой привязки к круглым датам. Убедиться в этом можно на свежем примере — очередной 33-й годовщине главной техногенной катастрофы XX века.

В 2018-м работающий в Гарварде украинский историк Сергей Плохий опубликовал исследование «Чернобыль. История ядерной катастрофы» и получил за него Baillie Gifford Prize — солидную британскую премию за лучший нон-фикшн сезона; что-то вроде нашего «Просветителя». В 2019-м зрителей покорил одноименный сериал, который (до этой, по крайней мере, недели) выходил на следующий день после «Игры престолов» и про который совсем не хотелось делать ернические мемы.

Фото: kinopoisk.ru

Прежде всего, потому что это было страшно и очень точно: в суховатой истории с уроков ОБЖ появились герои, и в них — несмотря на западные паспорта артистов — было нетрудно признать своих соотечественников. Добросовестно протоколировавший обстоятельства аварии, «Чернобыль» выглядел как образцовый сериал о конце света в отдельно взятом регионе с неутешительными, однако, перспективами для окрестных территорий, если не всего континента. Другими словами, он работал как минимум на трех уровнях: как остросюжетный, со все время повышающимися ставками хоррор, как многофигурная драма в экзотическом (или, глядя из России, таком невыносимо знакомом) ландшафте и как — в меньшей, правда, степени — размышление о политике чрезвычайных мер и невыносимых решений. А когда выяснилось, что за этим подозрительно правдоподобным сериалом о быте позднего СССР стоит американский комедиограф Крэйг Мазин («Очень страшное кино», «Мальчишники», «Поймай толстуху, если сможешь» — в таком духе), шведский клипмейкер Йохан Ренк и литовские реквизиторы, местные зрители стали испытывать к проекту сложное сочетание благодарности и зависти.

Фото: kinopoisk.ru

Потом — на волне персональных разысканий, к которым «Чернобыль», безусловно, подталкивает, — выяснится, что автор местами драматизировал и без того яркий материал: скажем, вертолет над ЧАЭС упал через полгода и по другим причинам. Что при всей одержимости эпохой встречаются досадные оплошности: наглые тульские горняки, неправильный «Иван Грозный убивает своего сына» в Кремле, неуместные «товарищи» и полные имена (герои спасают страну и мир по заветам Владимира И. Ленина). И — самая больная, самая неуютная мысль — что героические жертвы, на которые безропотно пошли советские люди, возможно, не требовались: на самом деле, угроза попадания радиации в грунтовые воды была крайне низкой.

Фото: kinopoisk.ru

С этим новым знанием возвращаться к сериалу уже сложнее — или, как посмотреть, проще. Те, кто после первых серий (и выпусков подкаста, который по такому случаю запустил HBO) понадеялся на безупречно тщательную реконструкцию ЧП, вероятно, останутся разочарованными: сейчас уже очевидно, что чем дальше, тем больше будет расхождений с официальной версией событий, пресловутым «как все было». Остальных — кто готов принять сериал за проекцию реальной катастрофы на массовое сознание, — похоже, ждет безжалостный триллер. Судя по кратким синопсисам двух оставшихся эпизодов, физики Валерий Легасов (Джаред Харрис) и Ульяна Хомюк (Эмили Уотсон) и куратор от ЦК Борис Щербина (Стеллан Скарсгард) продолжат расследовать причины произошедшего, а значит, расширится роль КГБ с их не слишком деликатными методами обеспечения «информационной безопасности».

Это, кстати, интересная тема — порассуждать, как сведения о случившемся доходили до населения. В «Чернобыле» проблемы с коммуникацией объясняются (и не сказать, чтобы вовсе неубедительно) эксклюзивными особенностями советского режима: государство культивировало образ всемогущего родителя, который был готов взять на себя ответственность за устранение последствий, но не решался сказать всю правду, — чтобы не сеять панику, не давать преимущество противнику, не признаваться, наконец, в собственных ошибках. И несмотря на огромный опыт российского государства в, скажем так, фильтрации инфопотоков, есть все-таки подозрение, что это свойство всякой центральной власти, которая сталкивается с нештатной ситуацией — хотя зачем она, в общем, нужна, как не для таких инцидентов.

 

 

Что в сериале действительно раздражает, так это слезливая чувствительность большого Голливуда, общие места скорби, банальность человеческого несчастья. «Чернобыль» ничего бы не потерял без душераздирающей музыки, рапидов, крупных планов зареванных лиц — всех этих безнадежно вторичных способов изобразить горе. Кажется, что беспрецедентность аварии, ее ужасающая новизна (атомная бомбардировка Японии при всей чудовищности все-таки случилась в военное время) сама располагает к тому, чтобы искать какие-то оригинальные решения, — но, может быть, мы слишком многого хотим от сериала, который всего-навсего рассказывает захватывающую историю живых, мертвых и вымышленных людей. Скорее бы, что ли, следующий вторник и новый эпизод.