Стиль
Впечатления Совершенная строгость: за что мы любим Джулиана Барнса
Стиль
Впечатления Совершенная строгость: за что мы любим Джулиана Барнса
Впечатления

Совершенная строгость: за что мы любим Джулиана Барнса

Фото: пресс-материалы издательств Азбука-Аттикус, Иностранка
В конце марта у лауреата Букеровской премии Джулиана Барнса вышла «Одна история» — короткий и очень эффектный роман об отношениях студента и замужней женщины. Игорь Кириенков рассуждает, почему автор так полюбился российскому читателю.

И все-таки литературные поколения существуют. Их было трое —​ Мартин Эмис, Джулиан Барнс, Иэн Макьюэн. Нет, кажется, снимка, на котором они стояли бы вместе — в кадре оказывается то Кристофер Хитченс, то Эмис-старший, — но именно так, бок о бок, их будет представлять какой-нибудь филолог середины XXI века: с похожими анкетными данными, близкими во многом стилистическими поисками, сопоставимой славой.

Первым таланты смог капитализировать Макьюэн: взял Букера за «Амстердам» и сочинил оскаровский по своей природе роман «Искупление». Здорово пошумел Эмис, охотно делившийся — непременно скандальным — мнением на самые болезненные общественные темы. Барнс, за 25 лет написавший «Попугая Флобера», «Англию, Англию» и «Артура и Джорджа» (достаточное, в общем, количество важных текстов, чтобы не переживать о посмертном признании), на этом фоне выглядел схимником. Франкофон, кулинар, любитель медленной русской литературы, он предпочитал работать не с резкостью высказываний, а с их диапазоном, присваивать речевые регистры, а не говорить от своего имени, коллекционировать психологические эскапады окружающих, лишь бы не выдать себя. Очаровательный, словом, писатель — сродни редкому, прихотливому, требующему особенного ухода комнатному цветку.

Джулиан Барнс
Джулиан Барнс

Многое, однако, изменилось после выхода книги «Нечего бояться» — изощренного, в разные стороны петляющего эссе о смерти, в котором заметки на полях великих авторов перемежаются с автобиографическими виньетками. С этого момента начался какой-то другой Барнс: не пересмешник, а мыслитель, большой писатель, с большими идеями, способный мужественно и лаконично сформулировать самое главное о том, как все устроено, — не на политико-экономическом, а на онтологическом, что ли, уровне.

Обложка книги Джулиана Барнса «Нечего бояться»
Обложка книги Джулиана Барнса «Нечего бояться»

Именно тогда, в 2008-м, Барнса как будто переоткрыли в России. Если прежние его вещи проходили по категории изобретательной юмористики, с исправным сюжетным мотором, то теперь обозначились контуры другой, куда более масштабной фигуры. «Нечего бояться» стало барнсовской «Исповедью», «Утешением философией», «Опытами» — книгой промежуточного жанра, требующего другого, куда более престижного, контекста.

Барнс вымахал на глазах: пришла пора переправить пиджак беллетриста — узковатый в плечах и стесняющий в груди — на новое, более подходящее по статусу платье. И если «Предчувствие конца», принесшее ему в 2011-м Букера, еще можно было вполне надежно квалифицировать как роман, то последовавшие за ним «Уровни жизни» — в первую очередь с точки зрения конструкции — выглядели как авангардный нон-фикшн. История фотографии, обстоятельства жизни Сары Бернар, воздухоплавание, глухая личная боль от утраты жены — менее оснащенный писатель только исколол бы иголкой пальцы, но у Барнса каким-то удивительным образом снова получилось кружево.

Обложки книг Джулиана Барнса «Предчувствие конца» и «Уровни жизни»
Обложки книг Джулиана Барнса «Предчувствие конца» и «Уровни жизни»

Наконец, самая свежая его вещь — в авральном темпе переведенная на русский «Одна история»: 300 страниц упругого текста, где каждое слово понятно и каждое требует пояснений. Уподобление литературы сетевой инфраструктуре всегда отдает упрощением, но это, пожалуй, наиболее доходчивая аналогия: роман главного героя с женщиной вдвое старше его как будто пропущен через алгоритм фейсбука — читатель не сразу может восстановить причинно-следственную логику поворотных событий и обнаружить под отдельными сценами многослойную психологическую подкладку.

Обложка книги Джулиана Барнса «Одна история»
Обложка книги Джулиана Барнса «Одна история»

Все это — а еще редкое по нынешним временам умение Барнса говорить о заветном наособицу, мимо штампов — выглядит как заявка на то, чтобы на восьмом десятке опуститься в соседнее кресло с Рушди и Кутзее и смотреть на сверстников через окно иллюминатора. Обоснованы ли эти баснословные притязания? Пожалуй, да: совершенная строгость — и неизбывное обаяние — барнсовской прозы заключается не в грозном положении бровей (для этого он слишком британец), а в отношении писателя к своему искусству. При видимой легкости, с которой Барнс переходит на обобщения, его по-прежнему больше прочего интересуют отдельные, ни на что не похожие состояния. Одна история — это история, принадлежащая одному.

В этом смысле Барнс напоминает любимого им Тургенева: не того, кто пытался угодить левой, в Базарове угаданной российской интеллигенции, а тихого гения, научившего европейцев энергичному письму — в пику своим велеречивым современникам. BBC вряд ли когда-нибудь выделит на экранизацию таких книг солидный бюджет, но, сказать по правде, телевизионный «Шум времени» (еще одна тонкая и точная книга Барнса о компромиссах — по мотивам биографии Шостаковича) сегодня уместнее очередной богато костюмированной мелодрамы.

Обложка книги Джулиана Барнса «Шум времени»
Обложка книги Джулиана Барнса «Шум времени»

Другими словами, именно этот автор сейчас — наш главный специалист по негромко, но уверенно проговоренным истинам о жизни и судьбе; не седативное, но отрезвляющее средство; литература, не знающая одышки. Это редкий эффект: последние десять лет мы наблюдаем непрерывное писательское восхождение, пугающе-безупречную вертикаль, становление классика в режиме реального времени — но отчего-то не боимся, что рецензенты переборщат с бронзой. В присутствии Барнса мы, кажется, вообще ничего не боимся.

Роман Джулиана Барнса «Одна история» вышел на русском языке в издательстве «Иностранка», «Азбука-Аттикус», Москва, 2018, пер. Е. Петровой.