Начав свой путь в искусстве с заместителя директора Парка Горького еще в «эпоху Капкова» с попыток не только преобразовать эту площадку внешне, но и концептуально, Екатерина Кибовская не остановилась на достигнутом. В 2015 году она была назначена комиссаром V Московской международной биеннале молодого искусства, которая состоялась в 2016-м, следующая ее версия откроется весной 2018 года. Она также отвечает за национальную премию «Инновация», но самой важной своей функцией, помимо организационной культурной деятельности федерального масштаба, считает ежедневную работу и общение с художниками.
— После должности заместителя директора Парка Горького переход в РОСИЗО директором по спецпроектам и развитию стал шагом вперед в карьере? Как вообще появилось желание заниматься именно культурой?
— Да, безусловно. Здесь имеет смысл вспомнить, что между Парком Горького и РОСИЗО у меня было еще несколько частных проектов, тоже довольно интересных. В парке была большая команда, — все были на своих местах. Мне больше нравилось исследовать возможности паблик-арта, много общаться с художниками. Понятно, что в парке есть Музей современного искусства «Гараж», они всегда относились к нам чрезвычайно дружелюбно. У нас был прекрасный совместный опыт интеграции паблик-арта в пространство парка, который курировали ребята из «Гаража», а мы со своей стороны оказывали поддержку. Это было летом 2011 года, самое начало всего.
У меня очень рано возник интерес к работе с художниками, архитекторами, урбанистами. На факультете журналистики МГУ меня учили, что если ты хочешь понять предмет, постичь его, то нужно в него погрузиться. Потом знание придет. Я всему училась в процессе. У меня не было никакого дополнительного специального образования. И вот я стала изучать, постигать. А когда уже ушла из Парка Горького, то решила заниматься небольшими проектами, связанными с художниками, одним из них стало арт-пространство «ЭМА», где нам удалось создать творческую атмосферу. Там меня заметили и пригласили заниматься Биеннале молодого искусства в качестве ее комиссара. А когда уже РОСИЗО сливался с ГЦСИ, то я стала директором по спецпроектам и развитию первого и помимо биеннале стала заниматься и другими проектами, к примеру, государственной премией в области современного искусства «Инновация».
Мне кажется, что РОСИЗО для меня — это следующий уровень после Парка Горького, больший вызов. Парк Горького — муниципальное учреждение, а РОСИЗО — это федеральный уровень. Здесь я вижу гораздо больший масштаб, другой уровень игры, дипломатии и прочих интересных моментов. Тут я приобретаю знания, которые никогда бы не получила ни в каком другом месте: как общаться внутри государственной структуры, но при этом взаимодействовать с творческими людьми — этому нигде не учат. Это какой-то государственный Хогвартс. В какой-то момент ты должен думать как пиарщик, в какой-то момент как куратор, в какой-то как продюсер, иногда даже как художник.
— Должность комиссара — выборная?
— Эта должность появилась тогда, в 2015 году, впервые. До того как я стала комиссаром, биеннале уже проходила четыре раза, а меня пригласили на пятую два директора музейных институций, которые являются ее организаторами. Биеннале организована ММОМА, исполнительным директором которого является Василий Церетели, и ГЦСИ, в тот момент его возглавлял Михаил Миндлин.
Должность комиссара учредили, поскольку было принято решение, что я буду не просто исполнительным директором, но возьму на себя функционал, связанный с перезапуском биеннале. В чем было ее принципиальное отличие от предыдущих версий? Мы полностью переписали внутренние правила. Мы понимали, что если это биеннале молодого искусства, то нам нужны молодые кураторы, так у нас появился возрастной ценз не только для художников, но и для кураторов (до 35 лет). Мне было важно перезапустить внутреннюю структуру проекта, и я рада, что мне позволили это сделать. Потом, когда мы уже вошли в состав РОСИЗО, меня сильно поддержал его директор Сергей Перов.
Мы сделали еще одну правильную вещь — создали экспертный совет, который выбирает куратора биеннале. В этом году у нас прекрасный экспертный совет, я им по-настоящему горжусь. В него входят кураторы ММОМА, ГЦСИ, а также «внешние» кураторы, к примеру, Екатерина Иноземцева из музея «Гараж», арт-критики Мария Кравцова и Андрей Шенталь, Виктория Михельсон из фонда V-A-C. Я перечисляю всех тех, кто активно работает с нами. Понятно, что ГЦСИ — это еще и директор по региональной работе Алиса Прудникова, со стороны ММОМА — заместитель директора институции Алексей Новоселов, который вообще стоял у истоков молодежной биеннале.
— Расскажи про ваши взаимоотношения с Московской международной биеннале.
— Хорошо, что Московская международная биеннале проходит в Третьяковской галерее на Крымском валу. Мне кажется важным популяризировать современное искусство. Мы, по сути, все делаем одно общее дело — создаем контекст и поле для дискуссии. Я внимательно посмотрела выставку Юко Хасегавы — мне понравилось несколько работ, например, видео Пьера Юига.
— Премьер РФ Дмитрий Медведев недавно тоже посетил 7-ю Московскую международную биеннале в Новой Третьяковке, и отметил, что нужно больше проектов, связанных с современным искусством. Несмотря на его заявление, тебе не кажется, что у нас в стране сложилось превратное отношение к искусству именно современному? Все считают его непонятным и даже пугающим, мало кто хочет инвестировать в проекты, как это происходит в других развитых странах. Чувствуешь ли ты какое-то противодействие, когда говоришь людям, к примеру, потенциальным спонсорам, чем ты занимаешься?
— Чувствую каждый день. Но это вызов, который подогревает во мне интерес. Говорю о себе, но думаю, что в данном случае можно сказать «мы». Мы — это люди, которые занимаются актуальным искусством. Ситуация все же меняется — проведение таких масштабных проектов, как Уральская биеннале, Биеннале молодого искусства, постепенно сближает разные аудитории, которые, возможно, раньше-то и не пересекались. Кстати, и 4-я Уральская индустриальная биеннале, современного искусства, и Биеннале молодого искусства — это проекты РОСИЗО, которые поддерживает Министерство культуры. То есть в данном случае стоит отметить как раз хорошее отношение и поддержку.
— Какая ситуация сейчас с премией «Инновация»? В прошлом году, когда она изменила свой формат, вокруг было неспокойно — много споров и пересудов, прежде всего, связанных с победителями.
— Мне интересно все перезапускать, перепридумывать структуру. При этом надо понимать, что мы делаем это командой, — невозможно ничего создать без поддержки. И Парк Горького, и РОСИЗО, и Биеннале молодого искусства, и «Инновация» — это все истории с наследием, и над каждой историей работали многие и многие люди. Это такая тонкая вещь: как сохранить наследие, быть благодарным за то, что люди сделали, но идти вперед в ногу со временем.
«Инновация» вызывала во мне определенную тревогу из-за того, что с этим было связано много скандалов. Много было разговоров вокруг победителей предыдущих лет. Мне казалось важным начать с нуля, с положения. Мы его переписали, генеральный директор РОСИЗО Сергей Перов согласился переговорить с министром культуры о том, что в положении будут изменения и появятся новые номинации. В этом году состоялась 12-я премия, время изменилось, нельзя одни и те же номинации постоянно подгонять под текущее время. Наоборот, нужно чувствовать его, исходя из этого формировать повестку дня.
— Если в двух словах, про что эта премия сейчас и для чего она нужна?
— Я думаю, что важно не забывать — мы ищем и поддерживаем новаторов по всей стране. Есть инновация как бизнес-термин. У нас многие занимаются технологическими инновациями, к примеру, «Сколково». Мы занимаемся поиском идей, смыслов. Мы не про айфоны, условно. Это прекрасно, что у нас есть такие технологии. Но, наверное, очень важно отталкиваться от идей. Они управляют миром. И те же самые айфоны появились благодаря тому, что был такой человек, Стив Джобс, настоящий визионер. В свое время Джобс был новатором, безусловно. Для меня и моих коллег, я надеюсь, эта премия про новаторов. В каждой из номинаций — «Проект года», «Художник года», «Куратор года» и в остальных (всего их девять, включая две внеконкурсные «За вклад в развитие современного искусства» и «За поддержку современного искусства России») — сначала экспертный совет, потом жюри разбирает, кто такие эти новаторы.
— Каким образом оценить, новатор это или нет? У этого дроны летают, а у этого кисточка блистательно порхает по полотну, — и кто из них новатор больше? Это очень долгий разговор. Что есть новое? А может, его и нет? Все придумано до нас? Это очень интересно. Может, мы живем в эпоху постпостмодерна и потребляем продукт, который сейчас капиталистическое общество в упакованном виде раздает. Поэтому, мне кажется, и нужна такая премия, чтобы мы об этом говорили, чтобы мы об этом задумались. А что нового в искусстве? Об этом можно говорить часами. Но сам разговор, сам вопрос — это и есть ключ к премии. Пусть это будут споры, пусть это будут дискуссии, пусть это будет критика. Я говорю про философию премии.
— Разумеется, нельзя забывать и о сути: это единственная государственная премия, которая адресована творцам в области современного искусства. Каждый лауреат получает денежный приз. В 2017 году грант лауреата в каждой из номинаций составил 500 тыс. руб. Это действительно существенная финансовая поддержка — и я знаю, насколько она важна художникам и кураторам.
— Расскажи, пожалуйста, о своих амбициях. Что ты думаешь дальше про свою жизнь? Есть куда расти?
— Хотелось бы здесь уйти в глубину, потому что вот это постоянное скольжение по поверхности вызывает иногда головокружение. Предыдущий выпуск Биеннале молодого искусства назывался «Глубоко внутри». Очень много было про это шуток. И это прекрасно. Потому что чем больше шуток, тем больше мемов — люди об этом говорят. Я сама это проговариваю: мне хотелось бы глубины, понимания процессов. Хотелось бы увидеть результаты процессов, которые мы отладили. Мне бы хотелось в этом находиться, это чувствовать. У меня нет желания, нет внутреннего «горения», чтобы переходить со ступеньки на ступеньку. Есть интересные задачи. Если уж взялся за дело, то его нужно максимально раскрыть, понять. Мне кажется, что вся моя жизнь так или иначе связана с культурой. Я вряд ли уйду в какой-то бизнес.
На Екатерине: шерстяной жакет, брюки из кожи, все Louis Vuitton
— А министром культуры не хочешь стать?
— Это такой вопрос, что как бы я ни ответила на него, будет казаться, что я либо скромничаю, либо лукавлю. У нас есть министр культуры. Его назначили опытные и профессиональные люди. Все же я комиссар молодежной биеннале, и мой возраст позволяет мне еще многому учиться и набираться знаний.
— Ты рассказывала, что с братом (Александр Кибовский, руководитель Департамента культуры города Москвы) вы находитесь в каких-то разных плоскостях, не пересекаетесь. А дома вы собираетесь? Ты можешь попросить у него совета? Или он у тебя?
— Хороший вопрос. Я помню, что в Новый год мы с ним обсуждали спектакли. «Вишневый сад» Льва Додина. Но так, чтобы мы сидели и за жизнь говорили — такого давно не было. Раньше у нас было время обсудить какие-то книги, но сейчас у него такой график, что если есть лишний час, то он его посвящает своей семье. Ты пойми правильно: я человек занятой, а он — еще более занятой. Я, конечно, могу спросить у него совета. Помню, у меня был какой-то вопрос по премии «Инновация», он мне тогда ответил, что надо делать как чувствуешь.
— Вообще тебе часто в жизни нужны советы?
— Я обожаю профессионалов, люблю задавать вопросы в тех областях, в которых не разбираюсь. У юристов я часто спрашиваю про юридические моменты. У меня нет юридического образования. Я очень корректно общаюсь с бухгалтерией. Совет — нет, это, скорее, работа с коллегами. Есть бытовой уровень, есть профессиональный. Я разговариваю со всеми. Я не боюсь спрашивать, показаться незнающей.
— Где проходит грань между личным и рабочим, когда занимаешься культурой? Вечерний спектакль — это личное или рабочее? И в этой связи — пишешь ли ты своим сотрудникам рабочие сообщения после 19 часов?
— Меня так твой вопрос потряс, пишу ли я после 19. Конечно, пишу! И по телефону еще как разговариваю!
— А когда ты заканчиваешь работать? В 11 вечера?
— Страшно признаться. Можно я не буду отвечать? Я предполагаю, что профессиональный рост всегда связан с тем, что ты умеешь профессионально распределять свое время.
В культуре личное и общественное смешивается. Очень часто мы вынуждены эмоционально включаться, у нас очень много симпатий и антипатий между участниками арт-процесса. Массу времени съедают выяснения взаимоотношений: кто-то кому-то что-то сказал или не сказал. Уже за тобой вырос целый шлейф из историй, а ты знать не знала. Просто как-то раз на СМС не ответила. Это такая парадоксальная вещь: с одной стороны, ты должна сохранять здравый смысл, пытаться ночные СМС держать в узде; с другой, если ты сильно от этого отключишься и будешь отвечать только до семи вечера, то очень быстро вылетишь.
В культуре невозможно без энтузиазма. Это дело не про деньги, здесь люди не про какие-то очевидные амбиции. Тут все построено на психологии. Я работаю с творцами. А у творцов что главное? Эго. Если ты вдруг недодал внимания этому эго, может возникнуть острая ситуация. Лучше знать заранее, что вот тут желательно ответить на СМС, проще будет на следующих этапах. Есть у меня ощущение, что мы еще как психологи работаем. И я не знаю ни одного человека, работающего в культуре, кто не был бы на связи в десять вечера. Это нужно еще просто любить. Иначе не получится. Иначе нужно спокойно плыть по течению. Я не тот человек, который плывет по течению. Я плыву против течения, поэтому и занимаюсь современным искусством. Наверное, если бы я плыла по течению, то моя жизнь сложилась бы иначе.
