Стиль
Впечатления «Запрещенка»: жюри «Большой книги» о литпроцессе в России
Стиль
Впечатления «Запрещенка»: жюри «Большой книги» о литпроцессе в России
Впечатления

«Запрещенка»: жюри «Большой книги» о литпроцессе в России

«Запрещенка»: жюри «Большой книги» о литпроцессе в России
12 декабря в Москве вручат национальную премию «Большая книга». Литературный обозреватель «РБК Стиль» Наталья Ломыкина побеседовала с членами жюри и задала им вопросы о запретных темах в русской литературе и востребованных жанрах.

Лауреатов литературной премии «Большая книга» выбирает Литературная академия. За победителей голосуют более ста ее членов. Наталья Ломыкина побеседовала с пятью из тех, кто принимает решение, и задала каждому по три вопроса:

1. Как изменились предпочтения экспертов и читателей за время существования премии?

2. Как вы думаете, какие жанры и темы будут востребованы в ближайшие годы?

3. Существуют ли запретные темы в современной русской литературе?

 

 

Дмитрий Бак, председатель Литературной академии, директор Государственного литературного музея

Дмитрий Бак

1. На мой взгляд, правильнее говорить не о динамике мнений экспертов, а о той литературной реальности, которая предлагается их вниманию. За время существования премии последовательно были актуальны три разные литературные ситуации. Первая — отталкивание от советского канона в литературе и жизни, поиск сложных форм и стилей. Вторая — отход от игр постмодерна, возвращение в литературу «историй о жизни». Интерес к историческим реалиям той самой эпохи, которая еще недавно отвергалась, перечеркивалась, казалась незначительным заблуждением. Короткий список нынешнего года — своеобразный итог именно этой, почти завершенной литературной ситуации, все книги (за исключением романа Михаила Гиголашвили «Тайный год») посвящены последним ста годам нашей истории. Третья литературная ситуация только формируется, ее признаки: интерес к современности, отход от истории и возвращение внимания к сложным формам, к трудному чтению.

2. Мне кажется, что на первый план выйдет вечный вопрос о герое нашего времени. Кто он? Политик-радикал, персонаж интернета, коррупционер, диктатор-расстрига, новый пророк, праведник, путешественник? Это совсем нетронутая тема, если не считать выходящие каждые три года и, как правило, поверхностные диагнозы Виктора Пелевина. Речь, конечно, не о простой «физиологии времени» в духе Белинского, хочется надеяться на что-то более глубокое. Ведь сумел же Гоголь нащупать адское начало в русской жизни, опираясь на образ вроде бы ничтожного пройдохи-мошенника...

3. Запретных тем, конечно, нет. Как только в чьей-нибудь голове возникнет предположение, что о чем-то якобы писать нельзя, тут же появляется некий текст именно об этом запретном плоде.

Мне кажется, что помимо бульварных однодневок, подлинная литература и не может прямо ориентироваться на «недозволенное». Слишком уж «аболиционистская» у нас эпоха — логика тяги к запретному давно преодолена, уже сказано-пересказано обо всем, что лет сто назад было совершенно невообразимо в литературе, даже в речи. Одним словом, пора вглядеться в значительное и характерное, в курьезное и актуальное — во все что угодно, кроме якобы запретного.

 

 

Георгий Урушадзе, член Литературной академии, генеральный директор премии «Большая книга»

Георгий Урушадзе

1. Эксперты «Большой книги» выбирают каждый год 10-15 произведений из сотен, выдвигающихся на премию. И основной критерий — качество. Он неизменен. Жанры — от биографий и художественно-документальной прозы до фэнтези и фантасмагории. «Большая книга» открыта любым темам.

2. Финалист этого года Шамиль Идиатуллин своим романом «Город Брежнев» задает — наконец-то — новый тренд: размышления о новейшей истории. Брежневу, Андропову и Горбачеву пора стать героями новых больших книг, а их авторам через призму недавнего прошлого ответить на важные вопросы.

3. Как говорит философ Ефим Островский, книга — последнее свободное СМИ. Запретов нет вообще. Но художественный текст по мотивам последних новостей редко удается, писателям нужно дать время на рефлексию. «Большое видится на расстоянии».

 

 

Михаил Бутов, председатель совета экспертов премии «Большая книга», заместитель главного редактора журнала «Новый мир»

Михаил Бутов

1. Предпочтения экспертов как группы состоят из предпочтений отдельных людей, и крайне редко образуется какая-то «надличность». Даже просто общее согласие скорее редкость, чем правило. Всегда ищутся компромиссы. Так что предпочтения меняются по мере изменения состава совета экспертов премии. Каких-то определенных тенденций я тут выделить не могу. Как, впрочем, не могу выделить и явных изменений в развитии нынешней русской литературы. Никак не скажешь: вот, раньше у нас совсем не обращали внимания на это, а теперь заметили. Но мы точно стали более настороженно относиться к биографическому жанру. И при все этой настороженности редко когда у нас без биографий обходится список финалистов. Парадокс! Оставшийся читатель, думаю, за эти годы в России подразвился и способен воспринимать многое из того, по поводу чего прежде считал, что ему просто морочат голову.

2.Тут вопрос, кем востребованы те или иные жанры и как понимать «востребованы» вообще. Какой-то общезначимой для всех культуры, скорее всего, существовать больше не будет. Поп-звездой от литературы, похоже, до угасания звезд на небе останется в России Дарья Донцова, что говорит о многом, но я не хочу этого произносить вслух. А так, по идее, должны быть разновеликие группы культурных предпочтений и субкультуры, в каждой свои значимые тексты, стилистики, персонажи. Разумеется, всегда наибольшей группой будет мейнстрим. И там, думаю, все потихоньку подтянется под нынешний западный образец: достаточно традиционный роман, может быть с необременительным налетом литературной фантастики и модернизма (или постмодернизма), интересно построенный, может быть даже сложный по структуре, однако благорасположенный к читателю. Историческая перспектива. Всеобщее и всемирное — в частном и местном. То или иное насилие, выводящее героя на экзистенциальный просвет. Психология вместо онтологии. Как-то так. Правда, у отечественных писателей все это традиционно не очень получается. Но они постараются.

3. Несколько лет назад, наверное, запретных тем не было. А нынче любая тема может стать запретной прежде, чем вы успеете об этом догадаться. Культурный и политический процесс в России развивается семимильными шагами. Ну, давайте навскидку: откровенно гомосексуальный роман или пьеса, или антицерковный роман, или, скажем, излагающий события на Украине с контрроссийской позиции, или описывающий жизнь внутри сообществ, которые считаются экстремистскими, или затрагивающий каких-то священных коров российской истории, которую указано понимать правильно — вряд ли у подобных текстов окажется сегодня легкая судьба. Какие-то из них даже запретят под тем или иным соусом — законодательным или по требованию социально ответственных граждан, причем инициатива далеко не всегда обязательно будет исходить с верхов. И авторы могут так или иначе пострадать. Я в данном случае о широком контексте, не о «Большой книге». На премии мы пока с такими радикальными случаями не сталкивались (по крайней мере на том уровне качества, о котором вообще стоит говорить). И слава богам. Как будем поступать, если столкнемся, не знаю. Чего гадать…

 

 

Елена Шубина, член Литературной академии, глава «Редакции Елены Шубиной»

Елена Шубина

1. Мне кажется, предпочтения экспертов и читателей за время существования премии не изменились — соотношение мемуаров-биографий, в которых очень важно литературное качество, и прозы-фикшн примерно одно и то же. В этом году в шорт-листе есть две сильные книги-биографии и три очень сильных и очень разных романа. Интересная получается интрига в смысле предпочтений правды и вымысла.

2. Насчет предпочтений скажу, что читатель довольно консервативен — и поклонники Пелевина и Глуховского или Алексея Иванова и Улицкой остаются, как правило, им верны независимо от жанра. Мне кажется, читатели, с одной стороны, по-прежнему испытывают острую нехватку семейного романа в его традиционном ключе, а с другой привлекательным для них является historiсal fiction, построенный стилистически достаточно экстремально. Лично я очень жду прозы, в которой была бы остро заявлена рефлексия современного человека.

3. Отвечу «в профиль». Мы должны ставить на книги ограничительный знак «18+», если там употребляется хотя бы одно слово нецензурной лексики. Иными словами, «детям до восемнадцати» книгу не продадут, закатают в целлофан и повысят налог на продажи. Достоевский бы точно попал в этот разряд, будь он нашим современником, равно как и Маяковский, и многие другие классики. Неплохая компания для наших писателей.

 

 

Сергей Зверев, член Литературной академии, президент группы «КРОС»

Сергей Зверев

Какие хорошие вопросы. Я попробую ответить на все три сразу. Потому что они  правильно звучат именно вместе. Как мне представляется, премия затевалась 12 лет назад именно потому, что после 90-х понятие «национальная литература» если не обесценилось, то потеряло свои очертания. Разумеется, классическая литература всегда оставалась вне конкуренции. А вот «коммуникация» между читателем и автором-современником осуществлялась только в сегменте «легкого чтива». Читатель и писатель, существовавшие в одно время и переосмысливающие действительность или историю, по большому счету, мало знали друг о друге. Тогда целью «Большой книги» стало через привлечение внимания публики к качественным и значительным текстам современных авторов привить доверие к современной литературе в целом. Премии призваны возбуждать некие процессы в той или иной области. И 12 лет — это достаточный для выводов возраст. Что же мы видим? Думаю, все те, кто стоял у истоков «Большой книги», осознают: это тот случай, когда ребенок превзошел ожидания родителей. Сегодня «Большая книга» уже не просто знакомит с текстами современных авторов, но запускает масштабные процессы — во многом создает среду, в которой может формироваться вкус. И, конечно, является частью этой среды.
Так случилось, что именно книга сегодня стала тем самым уникальным каналом коммуникации, в котором нет запретных тем. В современной литературе «запрещенка» уже не интересна, потеряла всякую привлекательность в формате книги. В каком-то смысле от нее литературу очистили мессенджеры. В них за сутки -двое и перевариваются все «запретные» темы. Получается, что в наше время распространения информации со скоростью звука, только книга и оказывается способна предсказать те подлинные вызовы, которые общество, возможно, даже еще не успело для себя сформулировать. Если говорить о жанрах и темах, которые выбирают писатели-номинанты «Большой книги», то с одной стороны, они стали все смелее исследовать повседневность, которая их окружает, и обращаться к непривычным для российской литературы героям. Например, не лишним людям, а, наоборот, довольно успешным современникам, которые при этом задаются не менее значительными для общества вопросами. С другой — стабильной тенденцией является обращение к сюжетам прошлого. Это нормально и так будет всегда. Чем более разительный виток развития мы переживаем, тем сильнее в нас потребность в рефлексии и переосмыслении своей истории. Есть попытки заглянуть в будущее, но, на мой взгляд, они пока мало кому удаются. А что касается тенденций в предпочтениях членов Литературной академии, то с момента основания премии мало что изменилось — предпочтения по–прежнему основываются на критерии качества.

 

 

На «Большую книгу»-2017 претендуют: