40-футового (12,2 м) «Горящего человека» и сооруженный вокруг него храм сожгли еще в субботу. К этому ежегодному ритуалу Burning Man подтянулось большое количество людей, но настоящие «бёрнеры» таких считают туристами и приезжают к самому началу фестиваля, последнему понедельнику августа — в нынешнем году этот первый день выпал на 27-е число.
3-4 сентября — уже дни сборов и уборки пустыни: она должна остаться такой же девственно чистой, как до прихода «бёрнеров». Все разъезжаются смывать с себя напоминающую известку белую пыль Блэк-Рок, и уже через несколько дней, наверное, будет сложно поверить, что еще недавно ты предавался радикальному самовыражению среди песков (а именно «создание общества радикального самовыражения» — одна из наиболее часто встречающихся формулировок концепции действа).
Отсчет своей истории этот фестиваль — хотя многие выступают активно против такого обозначения Burning Man — ведет с 1986 года, когда 20 человек сожгли 8-футовую фигуру на Бейкер-бич в Сан-Франциско. Как гласит табличка в импровизированном музее «Горящего человека» в появляющемся на неделю из ниоткуда городе в пустыне Блэк-Рок: «Мы не знаем, зачем они сожгли деревянную статую: не то в честь летнего солнцестояния (большая часть источников уверена именно в этом варианте — прим. ред.), не то по трагическому личному поводу, не то радостному общему поводу, ну или это был акт коллективного художественного самовыражения».
Александр Болдачев
Доподлинно известно другое — авторами первого Burning Man с напоминающим перевернутый треугольник по форме лицом были Ларри Харви и Джерри Джеймс. Как гласит легенда, Ларри (ныне — директор Black Rock City LLC и президент некоммерческой Black Rock City Arts Foundarion) позвонил Джерри с этим предложением, тот был удивлен, но на предложение согласился. На следующий год на том же Бейкер-бич они же уже в компании почти что восьми десятков человек снова решили сжечь деревянного человека, уже 20-футового. Со второго сожжения даже сохранилось фото, сделанное Стюартом Харви. Он же, уже на следующий год, дал деревянной фигуре имя — Burning Man (как гласит музейная табличка про этот год: «хотя, конечно, была масса других вариантов названия для деревянной фигуры человека, которую сжигают»). В августе 1990-го, когда на калифорнийском пляже собралось уже 800 человек, полиция разрешила только установить статую, но не сжечь. 90 энтузиастов решили позднее этим летом, в День труда, отправиться в пустыню Блэк-Рок, чтобы довести начатое дело до пепла — так фестиваль обрел свое современное местоположение. Год за годом он обретал и другие свои атрибуты: в 1990-м там сыграл на барабанах первый музыкант, на следующий год, когда участников стало уже 600, учреждается волонтерский институт рейнджеров Блэк-Рока, а еще через год появляется первый тематический лагерь, со временем подтягиваются и художники с самыми безумными арт-проектами (сейчас желающие представить арт-проекты могут подать заявки на сбор пожертвований на официальном сайте Burning Man). По крайней мере, так рассказывают таблички музея в Блэк-Рок-сити, но в этом городе-государстве реальное и вымышленное может переплетаться самым причудливым образом.
Что доподлинно известно, количество участников действа постоянно растет. Из-за этого и увеличивались размеры Блэк-Рок-Сити, и усложнялась его инфраструктура.
«После 1995-го, а это был мой третий «бёрн», — вспоминает издатель газеты BRC Weekly — я было думала перестать приезжать, людей стало слишком много, больше 3000». В 2013 году число гостей фестиваля перевалило уже за 60 тыс.
Ветераны движения сетуют, что фестиваль уже не тот. Но другие ветераны говорят, что «бёрнеры» начали ворчать, что «кончились старые добрые дни» еще в 1997-м, когда в городе-утопии Блэк-Рок-сити, появляющемся из ниоткуда и вникуда исчезающем, запретили ездить на автомобилях (теперь это право есть только у арт-машин) и иметь при себе огнестрельное оружие. «Старые добрые времена» продолжали заканчиваться ежегодно. В 1998-м у созданных трейлерами и платками улиц появляются номера и названия, а фестиваль впервые объявляется тематическим. На следующий год «Горящий человек» перемещается в свое современное положение — становится центром организованного на манер часового циферблата города (он же плайя от испанского «пляж», также использующегося на американском Западе для обозначения лож высохших озер, чем и является пустыня Блэк-Рок) с названиями по 15-минутным расходящимся от фигуры секторам и буквенными именами (по кольцу), тогда же участники лишаются еще одного ритуала — подъема фигуры совместными усилиями.
По поводу того, какие же «бёрнеры» настоящие, а какие нет, и что кого раздражает в современном Блэк-Рок-сити, в моем отныне любимом издании и единственном чтиве за последнюю неделю — уже упомянутом BRC Weekly (в газете, кстати, всего восемь полос формата А4, но конкурирующее издание — раздаваемая на въезде газета Black Rock Beacon — куда скучнее) по поводу этого разворачивается даже колко-ироничная полемика контрибьюторов.
«Burning Man — это фестиваль, который посещаешь для трансформации и в поиске убежища от земной жизни. Цель этого недельного утопического путешествия — с достоинством покинуть плайю, не оставив следов своего пребывания и изменить свое отношение к реальности. Проще говоря, это безглютеновый, с активированным углем и часто усиленный химическими элементами коктейль для очистки души.
В песках пустыни Блэк-Рок смешиваются нации, субкультуры, собираются любители психоделики... самый гуманистический аспект всего этого — смешение разных экономических классов: технические гении вроде Илона Маска и Марка Цукерберга, эксцентричные селебрити вроде Пи Дидди c его знаменитым розовым зонтом оказываются тут рядом с ребятами, которые считают, что целительные кристаллы и оливковое масло способны вылечить фибромиалгию».
© Данил Головкин
Цукерберг и Маск по классификации автора — это the one-percenters с их «супер-упакованными RV (жилыми автофургонами — прим. ред.), водой Fiji и бельем из египетского хлопка». «Они ведут себя как диджеи-суперзвезды, которым пришлось лететь коммерческим рейсом, а не частным бортом, но уверены, что это лишь временное лишение». Газета проходится и по ветеранам фестиваля, которые «непременно скажут вам, что все закончилось в 1996-м». Среди других раздражающих контрибьютора газеты Остина Геббиа (и в своем раздражении он часто справедлив и невероятно ироничен) — модели в поисках объектива Энни Лейбовиц («sparkle ponies»), техно-снобы, которые разок побывали в Бергхайме, но называют его своим домом, the stardust vagabonds («органические сыроедческие веганские души без ГМО, которых в пустыню привела сама Вселенная») и европейские туристы, которые привозят на плайю «17 автобусов, лодку, такси и Ноев ковчег».
Как в настоящей демократической газете, другой контрибьютор под забавным ником — Shutterslut — оппонирует предыдущему оратору на соседней странице: «Если ты не работаешь на one-percenters, то какая тебе разница, что творится за стенами их RV... тот факт, что Марк Цукерберг в прошлом году пожадничал и в его кэмпе всем желающим давали только половинку сэндвича с сыром, а не целый, правда разрушило твой бёрн?!»
Издатель Адриан Робертс резюмирует в своей колонке: «Как в большинстве вещей в мире, главное тут — сохранять баланс».
Ну и последняя цитата из BRC Weekly, из раздела «Подслушано на плайе»: «Я говорил, что ты увидишь то, чего никогда не видел раньше, но я вовсе не утверждал, что тебе понравится». Вообще, что же такое Burning Man, что ты тут увидишь, зачем эта куча самого разного народу приезжает на плайю и почему им это нравится — вопрос из разряда «Кто виноват?» и «Что делать?». На него сложно ответить и до, и после «бёрна». Один из арт-проектов этого года был даже посвящен тому, кто такой этот Burning Man: три художника сидели в черном кубе чуть ли не сутками и выслушивали ответ всех желающих на данный вопрос, а потом должны были резюмировать и выдать некий универсальный ответ. Не удивлюсь, если ответом будет что-то вроде «все это групповая галлюцинация».
Нереальное начинается еще до попадания в пустыню. Сначала, кто бы ты ни был — бродяга-веган или Цукерберг — тебе надо озаботиться билетом и вещами из списка выживания «бёрнера». Конечно, за Марка это может сделать армия ассистентов, но без этих вещей соваться в пустыню смысла не имеет. Я, а это был мой первый «бёрн», была уверена, что еду на некий рейв-фестиваль-тотальную арт-инсталляцию в пустыню, куда главное взять много невероятных костюмов, пока не прочитала этот список. Чтобы вы точно поняли, насколько я не понимала, куда вообще еду: я прикупила сапоги Rick Owens, чтобы ходить по плайе (редкая обувь способна пережить «бёрн», а я, к сожалению, пока сильно беднее Цукерберга и не могу позволить себе выкинуть такие ботинки через несколько дней).
Среди же на самом деле необходимого из списка: лыжная маска (кстати, если соберетесь, берите с желтым фильтром — идеально для песка), средства от загара с максимальной защитой, кружка с напечатанным или приклеенным ID, термобелье, пуховик, влажные салфетки, внушительное количество лекарств, яркий фонарь, респиратор, герметичная защита для телефона и прочей аппаратуры, спальник, велосипед и много других разной степени неожиданности предметов. Нам часть экипировки обеспечивал лагерь, но остальное из списка все приобретали самостоятельно. В спортивном магазине, где я приобрела большую часть, на меня изумленно уставился продавец: «Вы куда вообще собрались с такой странной экипировкой?» — «В пустыню». — «И что вы там будете делать?» — «Не знаю». Он решил, что я не в себе, и не без оснований, но я правда плохо себе все представляла. Я знала, что меня в свой лагерь пригласил венчурный инвестор и сооснователь компании SDVentures Дмитрий Волков. Два года назад он уже делал тут арт-лагерь с Олегом Куликом, теперь — с Андреем Бартеневым. И что мы будем не просто наблюдать за всем, а станем непосредственными участниками: Бартенев сделал для всех костюмы и ожидается некий подготовленный Андреем совместно с Дмитрием перформанс с нашим участием. Более никаких деталей. И пугающий список вещей для выживания. И не менее пугающая информация о том, что днем в пустыне жара за +40, а ночью температура опускается до плюс пяти (а по ощущениям и того ниже), и что мелкий песок Блэк-Рока проникает везде и всюду.
Дмитрий Волков и Андрей Бартенев
Чтобы окончательно себя добить, я прочла рассказы и интервью о событии с прошлых «бёрнов». Что меня поразило, ни у одного из людей, казалось, не было энтузиазма вернуться в пустыню снова и звучали многие рассказы как свидетельства выживших (возможно, мой страх сделал за меня выборку текстов).
Но страх и сапоги Rick Owens остались дома, а я полетела в пустыню. Вернее — сначала в Лос-Анджелес, а потом в город-казино Рино, из которого свой путь в Блэк-Рок-сити начинают большинство «бёрнеров». Многих из них, кому совсем невтерпеж начать самовыражаться, можно опознать уже у багажной ленты, а потом не раз встретить в отеле и на улицах. В Рино все напоследок хорошенечко моются, забирают арендованные RV, запасаются продуктами и средствами первой необходимости, ну и просто слоняются по довольно симпатичному, особенно в части без казино, провинциальному городишке в 40 минутах езды от знаменитого озера Тахо и в окружении множества лыжных курортов. Тут находится одно из производств Tesla и скоро откроется офис Google, так что Рино местечко зажиточное. Живет здесь около 300 тыс. человек, и, кстати, ни один из встреченных нами на вопрос, были ли вы на Burning Man, не ответил положительно.
Мы с двумя участниками нашего лагеря, пока большая часть группы, прилетевшая в Рино раньше, закупает продукты и проклеивает окна RV от попадания песка, решаем перед выездом в неведомое хорошенько поесть и докупить то, что забыли. Вопрос еды решает аутентичное вьетнамское кафе Golden Flower (в него же мы и побежим первым делом, как вернемся из пустыни). Докупаем лекарства, протеиновые батончики, снеки, фляжки (кстати, невероятно полезный предмет, и ID лучше бы перевести или наклеить прямо на него, потому что как выясняется, нужен этот пункт из списка необходимого, чтобы тебе наливали алкоголь в барах). Докупаем еще и теплых эстрадных вещей в Antiques & Treasures — магазине винтажа, делающем, наверное, половину своей выручки перед Burning Man, и эстетской бижутерии в Hudson Vintage, где по сходной цене можно купить хоть Tiffany 1940-х, хоть Lanvin 1990-х.
На следующий день выезжаем с группой «второй заезд» караваном из нескольких RV. Большая часть тут впервые, так что особо попугать или ободрить себя подробностями предстоящего не получается. Как ни удивительно, впервые едет на фестиваль и Андрей Бартенев. Хотя, как потом станет очевидно, он должен бы быть почетным гражданином Блэк-Рок-cити. Когда другие люди вырываются из серого дома и радикально самовыражаются в пустыне, этот великолепный художник-эксцентрик убегает из нашего скучного мира домой в яркую и удивительную вселенную Burning Man.
Из необычных предметов, путешествующих с нами на RV — гигантская надувная фигура зеленого инопланетянина (ее мы по просьбе Бартенева привозили с главредом GQ Игорем Гараниным и фотографом Данилом Головкиным, с которыми летели вместе из Москвы) и арфа. Вернее — две. Одна классическая и одна электроарфа с надевающейся на манер рюкзака колонкой. Везет их известный арфист и композитор Александр Болдачев. И все это и многое другое — для перфоманса нашего арт-лагеря — «Aliens? Yes!» по адресу 9:15 Fire. Мы будем устраивать шествие пришельцев под аккомпанемент арфы, сами тоже будем играть на неких загадочных инструментах. «Там будут такие палки, ими надо будет махать и издавать звук, — инструктирует Бартенев. — Саша, арфист, научит всех правильно махать».
От Рино до Блэк-Рока — 150 км, ехать без пробок 2,5-3 часа, но на подъезде к Burning Man пробки образуются просто гигантские. Мы простояли на въезде часов пять. За это время изучаем свой RV. Я интересуюсь экономикой поездки у соседей по лагерю. Арендовать 8-местный RV, жить в котором комфортно не более чем впятером, на неделю Burning Man обойдется в 3-4 раза дороже, чем в обычное время (от $2 тыс. по официальным данным, но более $10 тыс. — по опыту), но это только часть трат: еще аренда лагеря за сумму от $150 до десятка тыс. с человека (так, по данным Bloomberg в $16 500 было оценено проживание в частном лагере с кондиционерами и wi-fi в 2014 году), если не хочешь бесплатно спать в гамаке на пирсе или на пенке в Центральном лагере, пропуск на машину ($80), билет (от пары сотен до $1200 в зависимости от того, участвуете ли вы в лотерее или покупаете билет без нее, и есть ли у вас льготы), ну и прочие траты на провизию.
Правда, товарно-денежные отношения закончатся при въезде на плайю: далее деньги вам понадобятся, только чтобы купить кофе и лед в Central Camp Cafe или оплатить услуги по заполнению и откачке воды и работу ассенизаторов в своем RV (последние — короли пустыни).
В пробке осваиваем и главный навык: учимся экономить эту самую воду, ведь запасы ее в баках ограничены, ну и вообще, первое правило пустыни — не проливать ни одной капли воды зря (лить воду, особенно грязную на песок, тут вообще самое тяжкое преступление). Не менее тяжкое преступление — мусорить, все свое надо носить с собой, утилизировать в собственном лагере и вывезти из пустыни в конце.
Часам к восьми мы оказались в лагере, выглядит территория и все окружающее сюрреалистично, но не опасно. Пустыня быстро объясняет, зачем нужны респираторы и маски: поднимается буря и мужчины лагеря собираются держать палатку-кухню. Со стороны смотрится занятно, примерно как в мультфильме «Ветер» Роберта Лоэбела.
Вечером идем гулять и смотреть арт-объекты. Находятся они в незаселенной части плайи, по ней же ездят самые невероятные арт-кары, на которые можно запрыгнуть и прокатиться. Есть очень красивые инсталляции вроде «The Tree» со светящимися лепестками, но в целом первое впечатление — Диснейленд для взрослых. Очевидно, что надо находить правильные места и участвовать во всем. Вообще же участие — один из главных принципов «бёрнера», здесь нельзя быть пассивным зрителем, надо непременно что-то привносить. Кто-то читает лекции или гадает на Таро, кто-то угощает пиццей или коктейлями, устраивает перформансы или концерты. Чего только не найдешь на гигантской территории Блэк-Рок-сити. Burning Man для каждого свой. Если спросить того, кто бывал, то кто-то скажет, что тут много арта, кто-то расскажет про шаманов, кто-то про секс-наркотики-рок-н-ролл. На деле — сюда приезжают 60-70 тыс. человек и создают на неделю антиутопический мир, в котором есть все: искусство, рейвы, оргии, а также утренняя йога, чайные церемонии, барбекю и мастер-классы по оригами. Каждый выбирает свое. Ты можешь заранее посмотреть, что тебе интересно, по выдаваемой на въезде книжке или мобильному приложению iburn. А можешь просто довериться моменту — и это самое интересное. Наметить лишь начало маршрута, а потом ходить или ездить на велосипеде по огромной территории, следуя советам случайных встречных или просто двигаться на огоньки.
Для кого-то все происходящее напоминает «Безумного Макса», но для русского человека все это несомненно — «Кин-дза-дза». И эстетически, и потому что условные спички стоят куда дороже денег.
Утром второго дня помогаем Андрею Бартеневу развешивать костюмы и выбираем реквизит себе. Я быстро втягиваюсь. «Ты выбираешь мои любимые вещи», — говорит Андрей. Он готовился к поездке на фестиваль три месяца, на месяц вообще закрывал свою галерею «Здесь на Таганке» и делал там временную Burning Man Station. На плайю он привез 40 чемоданов костюмов — и для шествия, и для нашего самовыражения вне его.
Наш лагерь поначалу напоминает пионерский. Формируются сообщества и коалиции, объединяет и увлекает всех только выбор костюмов. Беру себе золотое короткое платье с быками и кепку с золотым петушиным гребнем. Мне кажется, что выгляжу я крайне экстравагантно (к последнему дню меня будет удивлять этот неприметный casual-наряд). В таком виде отправляюсь на велосипеде смотреть арт-объекты на плайе днем, до самой жары — и лично мне они при солнечном свете нравятся гораздо больше.
Возвращаемся в лагерь, Бартенев все еще продолжает что-то разбирать. В шатер периодически заходят люди и спрашивают, не раздача ли это костюмов (а отдавать или менять вещи — еще одна традиция «бёрнеров»). Объясняет, что это реквизит лагеря, но дарит каждому мелочи, чтобы не расстраивались. Я втягиваюсь в процесс и беру у Бартенева много пластиковых бус, чтобы дарить встречным. Тут так принято.
Тем временем Бартенев переходит к украшению лагеря. Многие берутся ему помогать. Один из элементов декора палатки-столовой — зеленые флажки, кто-то режет обнаруженные цветные нитки и развешивает флажки на них. Как выяснится потом, это были струны для арфы стоимостью около €800. Хорошо, что есть запасные — перформансу все же быть.
Ночью снова идем гулять, уже ответственнее подойдя к вопросу наряда: на мне что-то сложносочиненное поверх другого эксцентричного, куча аксессуаров, ободок с головой пришельца и накладные ресницы в виде перьев. Вообще, накладные ресницы и самые невероятные светящиеся аксессуары для ночи надо бы добавить в список предметов первой необходимости (последние, кстати, и правда сильно обезопасят жизнь, когда ты идешь или едешь на велосипеде по темной пустыне от одного арт-объекта к другому или курсируешь между рейвами: без огоньков тебя могут не заметить и попросту сбить).
Мне хочется добавить к костюму еще и шубу, которых Бартенев привез несколько десятков, но нам одновременно не везет и везет с погодой — ночью очень тепло. Как рассказывают нам старожилы, впервые с 2006-го. Двое мужчин за 50 на фестивале уже 17-й раз и на их памяти это всего второй случай такой жары.
Тут вообще много «бёрнеров» в возрасте, и не все из них ветераны, некоторые начали радикально самовыражаться уже в солидном возрасте. Самым же молодым «бёрнерам» на вид лет по шесть. Пока я думаю о присутствующих тут детях, мы в ночи на гигантской овце пересекаем пустыню. Проезжаем скалодром с баром на вершине. По стене карабкается мужчина в костюме розового плюшевого зайчика с непубликабельной надписью на спине. Почему-то думаю, что он клерк, и какой, должно быть, кайф, когда ты 358 дней в году сидишь в офисе, превратиться на семь в зайчика, который лезет к бару по отвесной стене.
Дмитрий Волков советует смотреть плайю не ночью, а на рассвете — и свет самый красивый, и с вечеринок в разных состояниях измененного сознания по пустыне возвращаются самые стойкие рейверы. Забегая вперед, скажу, что мы отправимся на плайю на рассвете через пару дней с девушкой из нашего лагеря. Более того, мы возьмем коврики для йоги, наденем костюмы пришельцев и пойдем заниматься к инсталляции в виде гигантского розового фламинго. И ничего слишком странного или экзальтированного в этом не будет. Тут этим не шокируешь и не привлечешь внимания, можешь только вызвать улыбку, одобрение, тебе скажут, как это красиво. И это «красиво» может быть про асану, а не костюм. Могут обнять. Объятия тут вообще одна из главных валют, а главная ценность Burning Man — люди. Те, что хоть на неделю могут построить мир, живущий совсем по иным принципам. Мир, в котором не мусорят и по-настоящему берегут воду. Мир, в котором не работает ни телефон, ни интернет, ни просто связь (в очереди за кофе парень в дредах кричал: «Что вы уставились в свои телефоны? Трамп, к сожалению, все еще президент и больше не нужно ничего знать из новостей»). Здесь деньги стоят очень мало. Конечно, если ты живешь в условиях комфорта RV, ты уже потратился, но речь не об этом. Очень показательный пример — кафе с платным кофе. Пару лет назад в это кафе утром и вечером приходили парни и ставили коробку с $500, разменянными купюрами по $5 — «на ваши напитки». И так каждый день.
Рассказывает мне эту историю волонтер из Мичигана (а исторически — из Ленинграда), который уже далеко не первый год прилетает сюда на самолете и предлагает прокатиться на нем по плайе любому желающему. И он тут такой не один — бесплатные экскурсии предлагают многие пилоты.
Волонтер из Мичигана дарит нашивки и резюмирует ситуацию с кофе: услуги портят Burning Man.
Другой случайный встречный, фотограф из Чикаго, который ездит сюда с 2009 года, считает иначе:
«Люди говорят, что все портится, потому что приезжают первый раз и верят в идеальный мир, восхищаются им. Потом возвращаются и видят, что мир не идеален, и начинают говорить, что все портится. Но те, кто приезжают первый раз, по-прежнему в восторге. Burning Man меняется и остается таким же. Он растет и становится разнообразнее. В первый год я составил список всего, что хочу увидеть, а потом просто выкинул его — тут надо go with the flow ("пустить все на самотек")».
Нас это go with the flow заносило то к карусели, то на «шоу поедания бобра» (как по ошибке перевела сначала найденное в книжке эротическое представление девочка из нашего лагеря, не разобрав американский сленг), то в храм мертвых. Последний — впечатление удивительной силы. Среди шума вечеринок и перформансов, гула арт-машин, разъезжающих по пустыне, ты оказываешься в абсолютной тишине этого храма. Memento mori.
На третий день мы устраиваем первое шествие инопланетян. Бартенев, кажется, немного нервничает. Волков спокоен и размахивает флагом. Мы учимся играть на странных предметах, которыми надо довольно интенсивно махать, чтобы они издавали потусторонний звук. Идем к статуе «Горящего человека», который в нынешнем году установлен внутри деревянного храма (тема года — Radical Rituals), колонной. Замыкают ее несущие гигантскую надувную голову пришельца, а возглавляет — сам Волков с флагом на древке. Смотреть на все происходящее сквозь сетку маски пришельца под звуки странной штуковины и прекрасной арфы было одним из самых сильных впечатлений. Мы устроили мощную конкуренцию Area 51.
После спрашиваю Волкова, как ему тут. Говорит, для него все не как для простого «бёрнера» — очень много подготовки. На плайе, он уверен, создается уникальная ситуация: тут накрывает физически и психологически, и из-за радикального самовыражения, и из-за по-настоящему тяжелых условий пустыни.
«Когда я возвращаюсь отсюда, резко начинается работа и нет периода выхода, — продолжает Волков, — но остаются фото, потом воспоминания всплывают».
С Бартеневым до подготовки к Burning Man, как выясняется, они друг друга лично не знали, хоть и было много общих знакомых. «А еще я хотел приобрести работы Бартенева в свою коллекцию, а теперь у них будет своя очень личная история, — продолжает Дмитрий. — Бартенев вообще очень подходит месту: он мастер перформанса».
На следующий день устраиваем второе шествие — как нам кажется, сработали мы лучше, чем вчера. И в какой-то момент я уже вообще больше зеленый человечек, чем креативный директор «РБК Стиль» или эксперт по ограненным алмазам.
Но приходится выйти из образа и сдать костюм: зеленые человечки потом поедут в Шанхай, где будет устроена выставка.
Другие же костюмы дарят нам. Какие-то вещи по бёрнерской традиции Бартенев раздает заглянувшим в кэмп — так что у некоторых «бёрнеров» есть теперь настоящие произволения искусства.
10 принципов «бёрнера»
В один из вечеров, когда все уже куда больше пришельцы, чем те, кем были до, Дмитрий предлагает представиться. «Я венчурный инвестор и философ», — говорит он, стоя в кепке с дуршлагом на голове. «Юрист», — продолжает представление мужчина в шубе с механическими плюшевыми зайцами. «Глава инвестиционного фонда», — рассказывает другой в куртке в виде дикобраза из серого фетра. И вот это все кажется куда более сюрреалистическим, чем то, что было до, когда все были просто зелеными человечками. Или когда гонялись за машиной для откачки воды из RV в попытке заманить ее в наш лагерь на велосипедах в раскрашенных краской сложной архитектуры костюмах и шапках из фольги на голове, или... Перечислять можно бесконечно долго.
Только когда уезжаешь, понимаешь, как было круто. Это лучше випассаны и вообще идеальный диджитал-детокс. Да, я начала больше следить за своим мусором и перестала постоянно хвататься за телефон в своей вечной рабочей истерике. И все это мелочи по сравнению с главными выводами и переменами, которые я оставлю как нечто интимное при себе — и это только результат первых часов вне плайи.
Вообще момент выхода в реальность из пустыни очень интересен: появление сигнала телефона, первый магазин на заправке, где надо расплатиться деньгами, а хочется по привычке подарить кассиру бартеневские бусы и его обнять.
Мне приходят три смс, пока 3G еще не включился и не посыпалось все остальное: банк о пополнении счета, мама с текстом про то, что мой друг не может мне дозвониться и очень нервничает, и рассылка от LeForm — вот она возвращается, моя реальная жизнь.
