«Мэгги и Айре Моран нужно было поехать на похороны в Дир-Лик, штат Пенсильвания. Умер муж школьной подруги Мэгги. Дир-Лик стоял на узком провинциальном шоссе милях в девяноста от Балтимора, похороны были назначены на десять тридцать субботнего утра; значит, выехать следовало, решил Айра, около восьми. Настроение из-за этого было у него сварливым — Айра был не из ранних пташек».
Так начинается пулитцеровский роман Энн Тайлер «Уроки дыхания». Описав один день из жизни Айры и Мэгги Моран, гениальная Тайлер сумела рассказать все об их долгой семейной жизни и о жизни в браке вообще. Уже после первых глав легко понять, почему Джон Апдайк рекомендовал ее романы всем читателям журнала New Yorker знаменитой теперь уже фразой «Тайлер не просто хороша, а чертовски хороша». Она действительно чертовски хороша в описании тех мелочей и деталей, на которые мало кто из писателей обращает внимание. 50 с лишним лет Тайлер пишет о семейных отношениях, о мужьях, женах и детях из разных поколений. О том, как каждый из них видит семейную историю, как воспринимаются близкими людьми одни и те же события и какое значение придается мелочам.
В самом начале «Уроков дыхания» Мэгги включает в машине радио и слышит голос бывшей невестки, которая рассказывает, что вскоре выходит замуж по расчету, потому что по любви уже выходила и ничего из этого не вышло. Мэгги немедленно задается целью все исправить, снова свести сына с женой, наладить отношения с внучкой и сделать всех вокруг счастливыми. Она совершенно уверена, что у нее идеально получится восстановить нарушенную когда-то гармонию — в конце концов, разве они не были так близки с Фионой, разве не она занималась с беременной невесткой уроками дыхания и мирила молодых, когда что-то шло наперекосяк. Взбалмошная Мэгги упрямо движется к новой цели, попутно анализируя свою жизнь, цепляясь к старым обидам, а философски спокойный Айра снисходительно и по-доброму позволяет жене выделывать эмоциональные кульбиты. Быть обычной счастливой парой Морванам мешает разве что излишняя увлеченность Мэгги чужим счастьем.
Один из критиков написал, что герои Тайлер «живут в семейном аду», но едва ли с ним согласятся пары вроде Айры и Мэгги, поженившиеся еще в юности и изучившие друг друга досконально. Когда Мэгги хлопает дверью и выбирается из машины посреди дороги, мысленно пакуя чемодан и гордо покидая мужа «навсегда», делать выводов не стоит. Суть их отношений передаст финал этого эпизода. Мэгги закончит бурлить, дойдет до ближайшей заправки и встанет у полки с печеньем, выбирая то, в котором поменьше калорий. Она услышит сзади голос Айры:
— Наплюй на это и кутни.
— Не подкапывайся под мою диету, — ответила она и, не обернувшись, поставила коробку на полку.
— Эй, бэби, — сказал он, — не желаешь прошвырнуться со мной на похороны?
«Она пожала плечами и не ответила, однако, когда Айра обнял ее, позволила отвести себя к машине». Это умение Морванов принимать близкого человека со всеми его недостатками и относиться к ним с понимающей нежностью и юмором — абсолютная противоположность семейному аду. Трогательная, ироничная хроника одного дня из жизни Мэгги и Айры, комедия, воедино сплавленная с драмой, дает глубокое погружение в самую суть семейных отношений. Мелочи, детали, скучные подробности, смешные воспоминания, повседневные размышления о себе и близких — это то, из чего складываются романы Энн Тайлер и, как бы ни хотелось нам утверждать обратное, обычная семейная жизнь. И на самом деле, вот эта долгая жизнь бок о бок с одним и тем же человеком, чьи привычки знаешь лучше своих собственных, жизнь простая и размеренная, без ненужного героизма и натужной романтики и есть то самое семейное счастье. Но, чтобы его прочувствовать, требуется остановиться и сделать глубокий осознанный вдох, позволить себе наслаждаться естественным ходом вещей — и сбившийся было метроном семейной жизни выправится, синхронизируется и продолжит свое размеренное движение.
Если бы нас предупредили пораньше, думала Мэгги, я бы хоть в машине прибралась. Приборная доска была завалена корешками парковочных квитанций; пол усеивали банки из-под прохладительных напитков и бумажные салфетки; под бардачком свисали петли черного и красного проводов. Зацепи их, перекрещивая ноги, — и отключишь радио. Она считала, что этим следовало заняться Айре. Мужчины, куда бы они ни попали, непонятно как сразу обрастают проводами, кабелями, изолентами. Иногда и сами того не замечая.
Машина уже ехала по Белэр-роуд на север. Окрестные виды постепенно менялись, спортивные площадки и кладбища чередовались со скоплениями небольших предприятий — винных магазинов, пиццерий, маленьких темных баров и кабачков, обращенных в карликов огромными тарелками антенн на их крышах. А следом вновь внезапно появлялась спортивная площадка. Движение с каждой минутой становилось плотнее. Все куда-то ехали в праздничном, не сомневалась Мэгги, подобающем субботнему утру настроении. В большинстве машин задние сиденья занимали дети. Время уроков гимнастики и бейсбольных тренировок.
— Пару дней назад, — сообщила Мэгги, — я умудрилась забыть выражение «совместная машина».
— А зачем тебе его было помнить? — спросил Айра.
— Вот и я про то же.
— Пардон?
— Я говорю о том, как летит время. Я хотела сказать одному пациенту, что его дочь сегодня не приедет. Сказала: «Сегодня ее очередь водить, э-э...» — и не смогла вспомнить, как это называется. А кажется, я только вчера везла Джесси на матч или в хоккейный лагерь, а Дэйзи — на слет девочек-скаутов... Господи, да я целые субботы за рулем проводила!
— Кстати, о руле, — сказал Айра. — Ты в другую машину врезалась? Или просто в телеграфный столб?
Мэгги рылась в сумочке, отыскивая солнечные очки.
— В фургон, — сказала она.
— О господи. Сильно его покорежила?
— Не обратила внимания.
— Не обратила внимания.
— Просто не остановилась, чтобы посмотреть. Она надела очки, поморгала. Краски померкли, все стало более изысканным.
— Мэгги, ты скрылась с места аварии?
— Да какая там авария! Обычное мелкое... ну, происшествие, такие случаются сплошь и рядом.— Так, давай посмотрим, правильно ли я все понял, — сказал Айра. — Значит, ты вылетаешь из гаража, врезаешься в фургон и катишь дальше.
— Нет, это фургон в меня врезался.
— Но виновата была ты.
— Ну да, наверное, раз уж тебе непременно нужны виноватые.
— И ты просто уехала.— Да.
Он замолчал. Добра это молчание не предвещало.— Это был здоровенный фургон «Пепси», — сказала Мэгги. — Практически танк бронированный! На нем и царапины не осталось, даже не сомневаюсь.
— Ты ведь не проверяла.
— Я боялась опоздать, — пояснила Мэгги. — Ты же сам твердил, что нам нужен запас времени.
— Ты понимаешь, что на станции есть твое имя и адрес, не так ли? Все, что нужно водителю, — спросить их. Когда мы вернемся, у двери нас будет поджидать полицейский.
— Айра, ты не мог бы оставить эту тему? —спросила Мэгги. — Мне и без того есть о чем подумать. Я еду на похороны мужа моей самой старой, самой близкой подруги, Серине с чем только сейчас справляться не приходится, а нас с ней целый штат разделяет. А тут я еще слышу по радио о предстоящем замужестве Фионы, хотя и ежу понятно, что они с Джесси по-прежнему любят друг друга. Всегда любили, не переставали любить, просто им почему-то не удается, ну, достучаться друг до друга. Мало того, моей единственной внучке придется вдруг прилаживаться к новоиспеченному отчиму. Мы с ней словно разлетаемся в разные стороны! Все мои подруги, все родственники улетают от меня, как... как в расширяющейся вселенной или еще где. Мы больше не увидим нашу девочку, хоть это ты понимаешь?
— Да мы ее и так не видим, — кротко ответил Айра. И остановился на красный свет.
— Откуда нам знать, может, этот ее новый муж — растлитель малолетних, — сказала Мэгги.
— Уверен, что Фиона выбрала бы кого-нибудь получше, Мэгги.
Она бросила на мужа косой взгляд. (Хорошо отзываться о Фионе — это на него не походило.) Айра смотрел на светофор. От уголков его прищуренных глаз расходились морщинки.
— Ну разумеется, она постаралась бы сделать выбор получше, — настороженно произнесла Мэгги, — но ведь даже самая разумная на свете женщина не способна предвидеть все проблемы до одной. Может быть, он такой, знаешь, вкрадчивый и льстивый. И будет ласков с Лерой — пока не пролезет в семью.
Светофор переключился. Айра повел машину дальше.
— Лерой, — задумчиво произнесла Мэгги. — Как по-твоему, сможем мы когда-нибудь привыкнуть к этому имени? Звучит совсем по-мальчишески. Такие имена у футболистов бывают. А как они его произносят: Лиирой. Совершенно по-деревенски.
— Ты прихватила карту, которую я оставил на кухонном столе? — спросил Айра.
— Я иногда думаю, что нам следует просто начать произносить его по-нашему, — сказала Мэгги. — Лерой.
И призадумалась.
— Карта, Мэгги. Ты взяла ее?
— Она у меня в сумочке. Ле Руа. — На сей раз она произнесла «Р» с французской раскатистостью.
— Как-то не похоже, что нам теперь удастся часто общаться с ней, — сказал Айра.
— А стоило бы. Мы могли бы навестить ее сегодня под вечер.
— Как это?
— Ты же знаешь, где они живут — в Картуиле, Пенсильвания. Практически по пути к Дир-Лику. — Мэгги копалась в сумочке. — Мы могли бы побыть на похоронах, понимаешь? — а потом... Да где же эта карта? Побыть на похоронах, а потом поехать по Первому шоссе к... Знаешь, похоже, карту я все-таки не взяла.
— Отлично, Мэгги.
— Наверное, оставила на столе.
— Я же спросил у тебя, когда мы собирались, помнишь? Сказал: «Карту ты возьмешь или я?» И ты ответила: «Я. Положу ее в сумочку».
— Просто не понимаю, почему ты из-за нее такой шум поднимаешь, — сказала Мэгги. — Нам только одно и требуется — следить за дорожными знаками, а с этим кто угодно справится.
— Все немного сложнее, — ответил Айра.
— Кроме того, у нас есть указания, которые Серина дала мне по телефону.
— Мэгги. Ты действительно веришь, что указания Серины способны привести нас туда, куда мы должны попасть? Ха! Да мы скорее в Канаду заедем. Или в Аризону!
— Послушай, не надо так волноваться по пустякам.
— И никогда больше не увидим нашего дома, — пообещал Айра.
Мэгги вытряхнула из сумочки свой бумажник, пакетик салфеток «клинекс».
— По милости Серины мы на ее собственный свадебный обед опоздали, помнишь? — сказал Айра. — Нам пришлось целый час искать тот дурацкий банкетный зальчик.
— Нет, ну правда, Айра, ты всегда говоришь так, будто все женщины — пустоголовые болтуньи. — Поиски в сумочке Мэгги прекратила, ясно было, что и указаний Серины там нет. И добавила: — Я думаю о том, как облегчить Фионе жизнь. Мы могли бы взять девочку к себе.
— К себе?
— На медовый месяц.
Айра бросил на нее взгляд, которого она не поняла.— Она выходит замуж в следующую субботу, — объяснила Мэгги. — Нельзя же ехать в свадебное путешествие с семилетним ребенком.
Айра по-прежнему молчал.
Они уже миновали городскую черту, домов вокруг стало меньше. Проехали стоянку подержанных машин, реденькую рощицу, торговый пассаж с несколькими разбросанными по бетонной пустоши автомобилями ранних пташек. Айра начал насвистывать. Мэгги перестала теребить ремень сумочки и сидела неподвижно.
Бывали времена, когда Айра и десятка слов за день не произносил, а если и говорил что-то, понять, о чем он думает, было невозможно. Человеком он был замкнутым и нелюдимым — самый серьезный его недостаток. Но при этом не понимал, что его насвистывание способно много чего о нем рассказать. Однажды — не самый приятный пример — после жуткой ссоры в ранние еще дни их супружества они более-менее помирились, и Айра отправился на работу, насвистывая песенку, которую Мэгги узнала не сразу. Слова она вспомнила только потом. Уж так ли крепко я люблю, как любил тогда...*
* Песня американского дуэта «Эверли Бразерс», имевшего огромный успех в 50—60-х гг. прошлого века. — Здесь и далее прим. перев. и ред.
Впрочем, нередко ассоциация оказывалась тривиальной, отчасти случайной — тот же «Этот старый дом» исполнялся при мелком ремонте, а «Монтер из Вичито», когда Айра привозил из прачечной белье. А «Колдуй, колдуй, вуду...»* бессознательно насвистывалась через пять минут после того, как он обходил оставленную собакой на тротуаре кучу. Но разумеется, бывало, что он свистел и нечто неизвестное Мэгги. Вот, скажем, сейчас: что-то тихое, проникновенное, такое передают по балтиморскому радио. Хотя, возможно, он просто услышал эту песенку, когда брился, и тогда она вообще ничего не значит.
Песня Пэтси Клайн, вот что это такое. «Чокнутая» Пэтси Клайн.
Мэгги резко выпрямилась и заявила:
— Совершенно нормальные люди присматривают за своими внуками, Айра Моран.
Он даже испугался слегка.
— Держат их у себя месяцами. Берут в дом на целое лето, — продолжала она.
Айра ответил:
— Но в гости без предупреждения все-таки не приезжают.
— Еще как приезжают!
— Энн Ландерс** считает такие визиты неразумными, — сказал он.
Энн Ландерс, его личная героиня.
— И потом, мы же не кровные родственники, — продолжал Айра. — Мы теперь Фионе вообще никто.— Мы дед и бабушка Лерой и останемся ими до самой смерти, — отрезала Мэгги.
Айра промолчал.
* «Старый дом» — песня британского поп-певца Рика Эстли, пик популярности которого пришелся на 1980-е; «Монтер из Вичито» — песня Джимми Уэбба (1968), впервые исполненная кантри-певцом Гленом Кэмпбеллом (р. 1936); «Колдуй, колдуй, вуду...» — песня, ставшая известной в исполнении британского актера Рона Муди (1924—2015).
** «Спроси у Энн Ландерс» — так называлась созданная в 1943 году газетой «Чикаго сан-таймс», продержавшаяся 56 лет и публиковавшаяся во многих других изданиях коллективная колонка ответов на вопросы читателей. Реальной Энн Ландерс никогда не существовало.
Этот участок дороги отличался редкой бестолковщиной. Чего на нем только не было — там закусочная барбекю, тут выставка-продажа плавательных бассейнов. На обочине стоял нагруженный тыквами пикап. ВСЕ, ЧТО СМОЖЕТЕ УНЕСТИ, ЗА 1,5 ДОЛЛАРА, — было написано от руки на листе картона. Тыквы напомнили Мэгги об осени, хотя было до того тепло, что у нее над верхней губой пот выступил. Она опустила стекло, отшатнулась от напора жаркого воздуха и подняла стекло снова. Хватит с нее и ветерка, задувающего со стороны Айры. Машину он вел одной рукой, локоть левой лежал на краю окна. Рукава пиджака отъехали вверх, выставив напоказ запястья.
Серина называла его загадочным. В те дни это считалось комплиментом. Мэгги даже на свидания с ним не ходила, у нее был другой молодой человек, но Серина твердила: «Как тебе удается устоять против него? Он такой загадочный». «Что значит устоять? Он за мной не ухаживает», — отвечала Мэгги, хоть и думала о нем (Серина была права — загадочности в нем хватало). Впрочем, сама-то Серина выбрала самого открытого парня на свете. Смешной старина Макс! Вот уж в ком никаких загадок не наблюдалось. «Одно из самых счастливых моих воспоминаний, — рассказал однажды Макс (ему тогда было двадцать, он только что закончил учебу на первом курсе университета Северной Каролины), — я и двое ребят из студенческого братства отправились на вечеринку. Там я малость перебрал и по пути домой отключился на заднем сиденье машины, а когда очухался, оказалось, что они заехали в Каролина-Бич и бросили меня на песке у моря. Шутка: ха-ха. Было шесть утра, я сидел на берегу и видел лишь небо, пласт за пластом мглистого неба, которое сливалось с морем без малейшего намека на горизонт. И я встал, сбросил одежду и побежал в волны — на берегу-то никого, только я. Счастливейший день моей жизни».
Что, если кто-то сказал бы тогда Максу: тридцать лет спустя ты умрешь от рака, а то утро у океана останется для Мэгги самым ярким воспоминанием о тебе? Дымка, теплые дуновения воздуха на голой коже, первая дрожь от холодной воды, пахнущая рассолом волна — Мэгги словно сама там побывала. Внезапно ей захотелось поблагодарить проскакавшее мимо скопление залитых солнцем рекламных щитов и даже виниловую обшивку сиденья, которая липла сзади к рукам.
