|
Для фестиваля «Территория» в этом году вы подготовили не одну, а целых две постановки, одна из которых — долгожданная «Сфумато». Расскажите о ней поподробнее, пожалуйста. Для начала хотелось бы знать сколько у меня есть времени? Потому что я могу говорить всю ночь...
Времени предостаточно. Хорошо. Уже много лет я работаю с темой беженцев, с их разными видами: политическими беженцами, людьми, подвергшимися опасности или физическим пыткам... В своей работе я пытаюсь затронуть опыт людей, переживших изгнание, опыт тех, кто пришел из мест, о которых мы часто ничего не знаем. В процессе своей работы я услышал о так называемых экологических мигрантах. Так называемых, потому что это не официальный статус, это, например, не политический беженец, у которого есть определенные права, если он приезжает в Европу. Климатических беженцев часто очень трудно распознать, для них нет четкого определения — некоторые люди, к примеру, не признают даже сам факт глобального потепления. Вообще, когда мы говорим о глобальном потеплении, мы, как правило, говорим о таянии льдов, говорим о науке, об озоне, в то время как оно уже оказывает вредное влияние на конкретных людей. Я хотел исследовать этот аспект глобального потепления, его влияние не на окружающую среду, но на человека.
Я стал исследовать эту проблему, поехал в Китай — у меня были контакты в Сычуани и Юньнани — разговаривал с пострадавшими людьми, многие из них это простые деревенские жители, они вообще не понимали, что происходит. Они видели, что погода изменилась, некоторые даже радовались: «Так даже лучше, теперь мы можем собирать урожай риса дважды в году!». Но потом они начали замечать, что положение вещей изменилось в худшую сторону, вынуждены были съехать с родных земель. Причем это же не новое явление. На протяжении многих веков люди уживались с природой, но это было полностью интегрировано в культуру. Сейчас же процессы настолько масштабны и скорость их так велика, что люди не успевают справляться. При этом на государственном уровне далеко не везде эту проблему признают — в том же Китае за жалобы на плохую жизнь из-за дождя могут побить и даже убить. Миграция же, которая нарастает в связи с этими проблемами, создает массу напряжения на всех уровнях — социальном, культурном, политическом, общественном и личном. «Сфумато» об этом.
Есть ли у в основе этой постановки какие-то истории из личного опыта или это скорее общая идея? В основе лежат реальные интервью и документальные фильмы, снятые мной с моим оператором Айдо Ли. Я показал их Соне Кьямберто, которая свела их в единое драматургическое полотно, которое звучит словно за кадром во время спектакля.
А как вы подбирали музыку к «Сфумато»? Она была написана специально? Композитор Жан-Батист Жюльен вообще будет на сцене, он приедет — все хотят увидеть Москву! На самом деле музыка очень важна и история ее такова. Когда я осуществлял свое исследование о глобальном потеплении, я отсматривал огромное количество изображений, статей и фильмов. Среди них была фотография, сделанная после цунами в Японии (кажется, в газете Liberation) — это было сильно поврежденное пианино, небольшой фрагмент клавиатуры. Вы не видите людей, только этот объект... и это фото было настолько сильным! И в моей голове сложилась композиция. Я сказал своему сценографу: «Думаю, у нас должно быть фортепиано, которое мы в процессе испортим — у нас должно быть пианино под дождем». Люди, конечно, смотрели на меня как на немного ненормального, но все же мы начали работать в этом направлении, я предложил Жану-Батисту не просто написать музыку, а сделать ее отдельным персонажем на сцене.
Могли бы вы рассказать о своей второй постановке «Удерживая время», которую вы поставили с театром «Балет Москва»? Какая идея лежит в ее основе? Я всегда использую искусство, чтобы отреагировать на социальный и политический контекст. Мне кажется, произведения искусства могут предложить новый угол зрения. Иногда вымысел рассказывает нам о реальности даже больше, чем сама реальность. Для «Удерживая время» я не делал никаких интервью, эта работа не основана на каких-то автобиографических фактах, как другие мои проекты. Я хотел поговорить о людях, которые все время куда-то бегут, от чего-то бегут, не всегда разбирают что и зачем делают, принимают какие-то решения, потому что их приняли другие. Это работа о напряжении.
В России сильна классическая школа, но традиция современного танца у нас молодая. Сталкиваетесь ли вы в связи с этим с какими-нибудь трудностями или особенностями в работе с российскими танцовщиками? Я не знаю, какие могут быть сложности... Безусловно, в России существует великая традиция балета и академической хореографии. Однако молодые танцоры очень хорошо осведомлены о тех тенденциях, которые имеют место по всему миру, они знакомы с техниками современного танца.
Вы знаете, я занимался очень разнообразными проектами — с профессиональными артистами, с подростками, со спортсменами, с пожилыми людьми. Меня удивляет выразительность любого типа тела. Такеши Китано — японский кинорежиссер — говорит:
«Если сцена, которую я пытаюсь снять, не получается, я не прошу актеров играть в каком-то другом ключе, я просто двигаю камеру, двигаю и стараюсь найти правильный угол зрения».
Я бы сказал так же... Это моя ответственность — найти правильный подход, правильный угол, правильное движение.
С чего вы начинаете проект? Идея, музыка, движения, танец... У меня нет метода... Я бы хотел его иметь, чтобы меньше переживать и стрессовать, но глобально я бы сказал, что наибольший толчок — это всегда реакция на что-то из моей повседневной жизни. На самом деле я не начинаю с какого-то исторического факта, я начинаю с обычной повседневной жизни... я не думаю, что вот я возьму это произведение... Я вообще пришел к выводу, что часто меня интересует способ соединения пространства в танце: я говорю танцору «не фокусируйся на себе, фокусируйся на пространстве, на том, что ты рисуешь вокруг».
Ваша семья алжирского происхождения, но вы сами родились и выросли во Франции. Насколько это отражается в вашем творчестве? Влияет ли это вообще на вас?
Вы когда-нибудь думали о создании новых трактовок классических произведений? На самом деле однажды я уже попробовал — это было первое представление, с которым я приехал в Россию в 2007 году. Но это оказался довольно мудреный опыт. Это было произведение, основанное на балете под названием «Юноша и смерть», созданном Роланом Пети в 1946 году, сразу после Второй мировой войны. Оно было знаменитым, это был успех — романтика, самоубийство и все под «Пассакалию» Баха. Это произведение о смерти, когда ты молодой. Я хотел сделать произведение, основанное на том, как мы принимаем смерть после того, как мир пережил вторую мировую войну, в которой ведь каждый кого-то потерял, но, как мне кажется, у меня получилась современная трактовка смерти…
Есть ли танцовщики, с которыми вы действительно хотели бы поработать? Или музыканты? Может быть, уже ушедшие. Знаете, бывает, например, вам нравится какая-то группа, но она уже распалась, солист погиб. Вы бы хотели попасть на их концерт, но этого уже не никогда сделать не удастся. Есть ли у вас какие-то такие мечты: «О, я бы хотел это сделать, но это уже невозможно»? Пожалуй, не с танцорами... Знаете что, у меня есть одно расстраивающее меня обстоятельство: мне кажется, мне бы понравилось быть музыкантом, еще я бы хотел быть в кино, работать как актер с друзьями, которых я знаю, мне нравится работать с текстом... Иногда мне кажется, что я просто отношусь к тем людям, которых привлекает то, чего у них нет. Мне нравится иногда писать, и я даже в свое время написал несколько текстов. Я бы хотел встретить всех американских писателей великого поколения, потому что мне нравится, как они объединяют поэзию, как они исследуют язык... да, я хотел бы быть частью этого.
В России, как мне кажется, хорошая аудитория для танца, но она гораздо лучше знакома с классической хореографией и гораздо меньше с танцем современным, некоторые побаиваются его, так как не уверены, что понимают. Могли бы вы дать совет человеку, который не очень-то знаком с современным танцем? Как и с чего зрителю начать ценить, понимать его? Обычно, соприкасаясь с искусством, мы пытаемся воспринять его рационально. Мы пытаемся понять историю, которая стоит за произведением искусства, мы стараемся следовать этой истории, как в классическом театре — так нас учили с детства, когда читали нам книги перед сном. Я думаю, первая вещь, которой надо научиться — это стараться не искать никаких историй. Не стараться понять, кто есть кто, и для чего они здесь, и куда пойдут потом, а просто довериться своим чувствам, увидеть танец таким же образом, как вы слушаете музыку.
|
